и у А. Франса: «Я помышлял о Боге, о спасении души, о вечной жизни, словно все это имеет какую-то ценность для того, кто видел Тайс…» [Тайс, кн. 3].

Старец не оглядываясь пошел вперед. — «И он пошел… от деревни до деревни, сходясь и расходясь с странниками и странницами и прося Христа ради хлеба и ночлега» [Отец Сергий].

Сейчас он служит кучером конной базы Московского коммунального хозяйства. — Финал рассказа ДС о гусаре-схимнике — советская версия финала «Отца Сергия»: «В Сибири он поселился на заимке у богатого мужика и теперь живет там. Он работает у хозяина в огороде, и учит детей, и ходит за больными». Как обычно, у соавторов совмещаются два разноплановых элемента, в данном случае мотив из повести Толстого и факт послереволюционной жизни — мимикрическое «опрощение» бывших аристократов и офицеров, меняющих личность и скрывающихся в «глубинке». Ср. сообщение Ю. Галича о полковнике Ильенко, который был заядлым дуэлянтом, «достойно участвовал в войне, в рядах своего полка заработал георгиевский крест, а в настоящее время, по слухам, проживает в советской России как обыкновенный крестьянин» [Ю. Галич, Великосветские дуэли // Ю. Галич, Легкая кавалерия, 90].

Этот финал судьбы гусара-схимника не идет только от Л. Н. Толстого, но отражает и мечты многих русских эмигрантов, которые иногда становились реальностью, но чаще оставались лишь фантазией, wishful thinking… Знаменитый князь Феликс Юсупов в разговоре с Александром Вертинским как-то сказал (около 1925 г.): «Я часто вижу во сне Россию. И вы знаете, милый, если бы можно было совсем тихо и незаметно пробраться туда и жить где-нибудь в деревне, никому неизвестным обыкновенным жителем. Какое это было бы счастье! Какая радость!» [Вертинский, Дорогой длинною…, 191].

Ср. тот же синтаксический оборот с «теперь» в заметке М. Гельцера выше. К этому типу относится и бывший камергер, ныне «простой мужик Митрич» в ЗТ 13.

12//12

Княгиня Белорусско-Балтийская. — Контаминация дворянской фамилии Белосельская-Белозерская с названием московского вокзала: нынешний Белорусский вокзал в эпоху ДС назывался Белорусско-Балтийским. Не исключена также ассоциация с известной до революции маркой автомобилей Русско-Балтийского завода — так называемой «Русско-Балтийской каретой». Ср.: «У подъезда княгини Белорусско-Балтийской стояли вереницы карет»; подобные соположения по смежности в скрытом источнике не чужды соавторам [ср. ДС25//З о «набежавшем Персицком»; ЗТ 13//4 о «фараонской бородке» Лоханкина].

По словам В. Катаева, шутка соавторов намекает на тогдашнюю жену М. Булгакова — Л. Е. Белозерскую [Алмазный мой венец].

12//13

Теперь я уже должен жениться, как честный человек. — Клише, нередкое в литературе в контексте, сходном с данным местом ДС. Ср. у Лермонтова: «Есть случаи, в которых благородный человек обязан жениться» [Княжна Мери, 15 июня]; у Толстого: «Если он благородный человек, то он или должен объявить свое намерение, или перестать видеться с тобой» [Война и мир, II.5.15]; у Чехова: «Любовь налагает известные обязательства… и вы, как честный человек, должны понимать это»; «я, как честный человек, возьму на себя…» и т. д. [От нечего делать].

12//14

В центре таких субтропиков давно уже нет, но на периферии, на местах — еще встречаются. — «На местах» — неологизм 20-х гг., находимый у Ленина: «Вся власть на местах должна перейти непосредственно к местным советам» [цит. по Селищеву, Язык революционной эпохи]. Новое словечко обыгрывалось в эстрадных шутках: «Ты, видать, не местный [т. е. не здешний], а с мест» [В. Типот, В столовой (1926), в кн.: Москва с точки зрения]. В журнале «Чудак» была рубрика с каламбурным названием «Крики с мест».

Примечания к комментариям

1 [к 12//1]. «Знойная женщина, мечта поэта», — отзывается Остап о вдове Грицацуевой в конце главы. К. В. Душенко (в личном письме) заметил, что здесь возможен отголосок еще одной песни Беранже в русском переводе, с припевом: Уж пожить умела я! / Где ты, юность знойная, / Ручка моя белая, / Ножка моя стройная? (пер. В. Курочкина).

2 [к 12//8]. Согласно И. Ильинскому, балиевский номер исполнялся «с просунутыми в декорации головами и руками, на которых были надеты сапоги и которые изображали ноги» (популярный в те годы прием «тантаморесок»). Аналогичный номер на слова «Так громче музыка…» был в репертуаре петербургского «Интимного театра», руководимого Б. Неволиным [Ардов, Разговорные жанры…, 99].

3 [к 12//11]. А. К. Булатович более всего известен своей деятельностью в Афонском монастыре, где он принял постриг и имя иеросхимонаха Антония. На Афоне он был связан с сектой «имя-божцев» (упоминаемой в стихах О. Мандельштама: И поныне на Афоне…).

13. Дышите глубже: вы взволнованы!

13//1

Грузовики Старкомхоза и Мельстроя развозили детей… Несовершеннолетнее воинство помахивало бумажными флажками и веселилось до упаду. — В начале главы описана первомайская демонстрация 20-х гг. в ее характерных моментах, включая и детей на грузовиках. М. Кольцов говорит о «среднестатистическом» советском ребенке, родившемся в год революции: «Он умело завязывает красный пионерский галстук, оглушает медной трубой, он катается Первого мая на грузовиках…» [Сановник с бородой, 1928]; окончание цитаты см. в ЗТ 6//1. Аналогичные детали дает Э. Э. Киш в своем репортаже о московском Первомае 1927 (тот самый день, что и в ДС 13!): «Для них [детей] освобождаются все автомобили, грузовики, дрожки; эти средства транспортировки украшаются гирляндами и лентами; каждый из детей держит в руке флажок и может махать им и кричать вдоволь; этим машинам разрешено разъезжать везде, им дают дорогу даже колонны демонстрантов, не говоря уже о кордонах милиции» [Kisch, Zaren…, 151–152; совпадение с ДС выделено нами].

13//2

Чтобы скоротать время в заторе, качали старичков и активистов. — Обычай «качать», т. е. чествовать подбрасыванием в воздух, существовал в русском народе с давних времен. Он упоминается у Некрасова [Мороз, Красный нос, XIX] в связи с обрядом «отряхивания мака». Качание на качелях или на руках имеет архаичную магическую подоплеку [см. Фрезер, Золотая ветвь, вып. 2:131]; о другой магической церемонии в данной главе ДС см. ниже, в конце примечания 3. Качание встречается у Некрасова и в его более современной, уже внеобрядовой функции: крестьяне качают помещика [Кому на Руси жить хорошо: Последыш, гл. 3]. В. Набоков вспоминает, как «по старинному русскому обычаю, дюжие руки раскачивали и подкидывали [отца] несколько раз» [Другие берега, 1.5]. Из народа обычай перешел в «образованную» и чиновничью среду: у Гоголя игроки качают Глова; у Тэффи учителя провинциальной гимназии качают понравившегося оратора [Игроки, явл. 18; Тэффи, С незапамятных времен] 1. В советские годы качанье продолжало быть элементом массовой культуры: им чествуют партийных руководителей, перёдовиков производства, почетных гостей. «После пения «Интернационала»… партийцы гурьбой двинулись к новому организатору