с намерением качать его» [Семенов, Наталья Тарпова, кн. 1:197]. «Внезапно пионеры набрасываются на тов. Клемана, чья солидная комплекция их нимало не устрашает, несколько раз подкидывают его в воздух и ловят вытянутыми руками — видимо, это русский обычай чествовать народных героев» [Wullens, Paris, Moscou, Tiflis, 69]. Качанье — способ поздравлять с праздником, с успехом: «Рабочие фабрики Москвошвея, после митинга в честь занятия китайскими революционными войсками Шанхая, качают своего товарища по работе — китайца Сан-Чу-Фана» [обложка Ог 03.04.27].

Праздничная демонстрация 20-х гг. была во многом спонтанным действом, оставлявшим время для веселья и развлечений. Качанье во время заторов упоминается многими современниками: «Если случалась задержка, а случалась она часто, нынешнего жесткого порядка тогда еще не было, демонстранты танцевали на мостовой, пели «Кирпичики» или еще что-то про первого красного офицера» (т. е. «Мы красная кавалерия…»; о «Кирпичиках» см. ЗТ 9//2); «Когда движение останавливалось, в группах закипала чехарда, друг друга качали, боролись, хохотали…»; «Песни и подкидывание товарищей в воздух на вынужденных остановках шествия…»; «Вместе с другими студентами [Трубачевский, на демонстрации] качал военного инструктора» [Липкин, Квадрига, 89; Булгаков, Ноября 7-го дня (1923), в его кн.: Забытое; Герштейн, Новое о Мандельштаме, 16; Каверин, Исполнение желаний, 1.6.5]

13//3

Понесли чучело английского министра Чемберлена, которого рабочий с анатомической мускулатурой бил картонным молотом по цилиндру. Проехали на автомобиле три комсомольца во фраках и белых перчатках… — Васька! — кричали с тротуара. — Буржуй! Отдай подтяжки! — Пестрая площадная образность в виде масок, карикатур, гигантских буквализованных тропов и аллегорий была непременной частью манифестаций и праздничного убранства городов. 1-е мая и 7-е ноября были днями карнавальных действ, когда по городским улицам двигались конструктивистски оформленные конные повозки и грузовики с веселящимся народом, механизированные макеты и модели достижений (фабрика, изба-читальня, сберкасса), корабли («большевистский» и «империалистический», ср. сон протопопа Аввакума), маяки (символ значения СССР для других народов), трехмерные диаграммы (например, успехов пробкового завода — из пробки), передвижные мастерские и выставки продукции (стенды с резиновыми изделиями фабрики «Треугольник» или с инструментами завода «Большевик»), увеличенные бытовые предметы (телефон, галоша, вилка, чайник), огромный золотой червонец, бутафорские паровозы (один из которых упомянут выше в настоящей главе) и настоящие танки. Такая же гиперболика пускалась в ход для пропаганды разнообразных «горячих» тем дня, для критики недостатков. Проезжали на высоких постаментах фигуры лодыря, «бюллетенщика», прогульщика; проезжал макет пивной, где два завсегдатая в кольце бутылок играли в карты. В Международный юношеский день (МЮД) 1928 г. комсомольцы провозили на грузовике через Красную площадь огромную водочную бутыль с надписью: «Ори во всю глотку — долой самогон и водку». Непременны были живые картины, обличающие жестокости империалистов в колониях (Англия — Китай, Индия, Египет); объемные карикатуры на недругов СССР (О. Чемберлен, Э. Примо де Ривера, Ю. Пилсудский, Цанков); большие весы, на которых социализм перевешивал капитализм; образы капстран, где Америка представлялась как большое судно, составленное из грузовиков, на коем ехали статуя Свободы и фигуры всевозможных «королей» (нефти, мяса и проч.), Италия — как свадебная процессия «короля фашистов» и папы, а Франция — как распутная девица с запавшим носом, заигрывающая с гигантским знаком доллара, и т. д.

С платформ и грузовиков разыгрывались — при активном участии зрителей — театрализованные сцены, в которых капиталистов и их приспешников можно было узнать по цилиндрам, перчаткам, фракам, белогвардейцев — по мундиру, эполетам, сабле, а попов — по рясам и кадилам, зачастую конфискованным у церкви. В заметках французской журналистки описываются ряженые в Москве в Международный юношеский день (МЮД) 1926:

«Грузовик полон молодежи. С одного борта — фигуры рабочих в кепках, крестьян в тулупах, солдаты, матрос. Но что это за маскарад напротив? Два-три «буржуя» — вроде тех, которых мы только что видели дергающимися на нитках — в заломленных цилиндрах, расхристанных черных костюмах и затертых манишках. Какие страшные пьяные рожи, какие чудовищные отвислые губы! Один размахивает бутылкой шампанского, другой пошатывается, икает, третий совсем не держится на ногах. За ними — монах, царь в пурпуре и в картонной позолоченной короне, поп в коричневой рясе и в тиаре с черным крестом, генерал в треуголке с плюмажем, расфуфыренный, как попугай. Поп благословляет всех мановениями руки; генерал машет мамелюкской саблей; царь потрясает скипетром в одной руке, крестом и орденами — в другой. Резкий диалог, презрительные и угрожающие жесты рабочих и крестьян — и вот уже с попа сваливается тиара, с царя корона, генерал роняет саблю и все они валятся на мертвецки пьяных буржуев, под ноги торжествующему пролетариату. Мохнатый и рогатый дьявол простирает над их трупами свои нетопыриные крылья».

Из свидетельства Эгона Эрвина Киша видно, что плакаты и пантомимы тогдашних демонстраций в Москве не ограничивались лозунгами общедоступного характера, но отражали текущую международную хронику с газетной подробностью, с расчетом на политграмотность более высокого класса, кое-где даже с фразами на иностранных языках:

«Есть там и карикатуры против Фёлькербунда, фашизма и Второго Интернационала. На одном плакате представлен Муссолини в черной рубашке, он убивает Матеотти. Карикатура на Каутского, под которой написано: «Когда я умру, вся капиталистическая пресса скажет, что я был лучшим из социалистов». Толстая кукла с табличкой: «Когда меня рассердил римский папа, я на четверть часа стал революционером»; подпись — Фридрих Адлер. Чехословацкий министр иностранных дел Бенеш, недавно протестовавший против русско-германского соглашения, изображен как марионетка, нитки от которой держит Шнейдер-Крёзо. Макдональд с подвязкой, которую несут три человека; надпись: «Ноппу soit qui mal у pense»».

Еще один иностранный наблюдатель описывает живые картины в антирелигиозном шествии в Ростове: на грузовике восседает кардинал, который одной рукой благословляет распростертого у его ног рабочего, другой — передает капиталисту пару наручников, предназначенных для этого рабочего, принимая в награду мешок с золотом. На одной из праздничных октябрьских колесниц в Москве ехал земной шар, закованный в цепи, которые ребенок разбивал молотом.

Особенно популярным — по-видимому, не без магической подоплеки — было нанесение физического ущерба изображениям классовых и внешних врагов, например, избиение «буржуев» по голове молотом или гигантским кулаком (наиболее частая форма) или поджаривание «польского пана» на огромной сковороде, экспонируемой заводом кухонной утвари. В витринах московских магазинов в рождественские дни 1929 были установлены механизированные фигуры рабочих, спускающих с лестницы богов всех религий. В антипасхальных живых картинах 1930 римского папу ударом сапога прогоняли с престола. Обязательный момент всех празднеств — чудовищные фигуры противников Советской страны, «картонные Чан Кайши и Макдональды, вся сложная бутафория наших демонстраций». Одно из первых мест занимал здесь Остин Чемберлен с его характерным моноклем и ястребиным носом. На одной из фотографий мы видим над колоннами харьковских демонстрантов его объемно исполненную голову, пронзенную десятками стрел, на которых