сих пор наворачиваются слезы, когда я смотрю на нашу общую фотографию из тюрьмы. Тяжело думать, что ты заперт там навсегда, и точка…

* * *

Отец, думаю, мне надо благодарить Бога за то, что у меня был такой отец, пока я рос, и есть сейчас, хотя все вокруг желают, чтобы я никогда не родился. Ты не будешь жить вечно, и скоро наступит день, когда мне сообщат о твоей кончине. Какие слова следует произнести над твоим телом, когда тебя будут опускать в могилу или сжигать в пепел? Я хотел бы сказать, что очень тебя любил и жалею только о том, что не успел до твоей смерти признаться тебе, как много ты для меня значишь.

* * *

Кит, последнее письмо, которое я получил от тебя, датировано 5 февраля, больше месяца назад. С тех пор я послал тебе два письма, но не получил ответа. Я беспокоюсь, не случилось ли чего. Надеюсь, ты не пишешь мне не по моей вине. Что происходит?..

[Детектив] задавал мне вопросы насчет жестокого обращения с детьми. Слава богу, ты прислал мне письмо, где говоришь правду о своем детстве: как мы ходили на рыбалку и т. д., и признаешься, что не винишь меня в своих преступлениях. Я наказывал тебя как обычный родитель, а убийства были целиком и полностью твоей идеей. Я отдал ему копию того письма.

…Прошлой ночью у меня был очень реалистичный и пугающий сон. Я смотрел на тебя – вы стояли передо мной вдвоем с Брэдом. Тебе было лет десять. У себя в голове я знал то, что знаю сейчас, – что ты стал серийным убийцей, хотя тебе было всего десять и ты еще ничего плохого не сделал. На тебе были короткие коричневые брючки и рубашка в белую полоску, сшитые твоей мамой. Я протянул к тебе руки и обнял. Я плакал и спрашивал тебя, почему ты будешь убивать, когда вырастешь.

Сон был такой реальный, что я проснулся. У меня все лицо было в слезах. Я все еще спрашиваю тебя почему. Ты не представляешь, какую боль мне приходится терпеть.

4

Визит

Несмотря на стычки в переписке, Лес и его вторая жена Бетти оставались единственными посетителями Кита – приезжали к нему дважды в год в своем десятиметровом трейлере, который тащил дизельный «Додж Рэм», легко державший скорость сто десять километров в час, о чем старик не забывал похвастаться сыну.

Кит заметил, что когда Лес садится на жесткий металлический стул в комнате для свиданий, то поглядывает в сторону выхода, а уходил он всегда до окончания официально отведенного им времени. Сына это скорее забавляло. Он ждал отцовских визитов, но напоминал себе, что они никогда не будут на одной волне. Он писал об одном из таких посещений:

«Я узнал, что отец и его жена приехали, когда вернулся с обеда. Я переоделся в хорошую одежду и пошел в комнату для свиданий. Еще до того, как отец вошел, я знал, чего ожидать. Он будет жалеть себя. Когда наши взгляды встретились, я увидел у него в глазах слезы – не слезы радости от того, что мы снова встретились, а слезы от осознания, что его сын сидит в тюрьме и ему приходится его навещать. Он оплакивал свои горести, как будто то, что я сделал, повлияло на его старость и желание жить дальше. Я чуть не рассмеялся вслух, так глупо это выглядело.

Мы обнялись, и я почувствовал, как он весь напрягся, чтобы показать мне свою силу. В левой руке у него был листок бумаги. Там он записал вопросы, которые хотел обсудить в то посещение. Как по-деловому!

Я набрал вес, но он никак это не прокомментировал, только сказал, что я хорошо выгляжу и цвет лица лучше, чем в прошлый раз. Он как будто пытался подольститься ко мне.

– Хочешь чего-нибудь, сын? Шоколадку? Газировки?

Я взял «Сникерс» и кофе. Бетти продолжала выставлять на стол шоколадные батончики, стаканчики с кофе и упаковки мармеладок. Они напомнили мне о мармеладках, которыми мама украшала торты нам на дни рождения.

Отец начал с новостей, хороших и плохих, а потом перешел наконец к подлинной цели своего визита.

– Я чуть было не передумал ехать в этот раз, Кит, – сказал он. – Я плакал из-за того, что ты до сих пор винишь меня за то, что натворил. Но нет! Я все равно приехал повидать моего сына. Я должен любить моего сына, что бы он ни сделал.

Отец продолжал:

– Кит, когда ты писал, что я ударил тебя током в теплице, ты преподнес все так, будто серьезно пострадал. Сын, это же была шутка! Ты все неправильно понял. Там было не двести двадцать вольт, а двенадцать, это же освещение.

Мы оба знали, что это неправда, но я не стал спорить. Двести двадцать вольт подавалось на большие вытяжные вентиляторы. Я помогал подключать их. Отец говорил, что мог в шутку ударить нас, детей, разрядом на двенадцать вольт и никто не жаловался, потому что это было как щекотка. Я слушал и не возражал. Если ему от этого легче…

Это был обычный день в большом зале для свиданий. Для многих заключенных посещения становились смыслом жизни. Чернокожий парень резко разговаривал с посетительницей, белой девушкой. Он наклонился и плюнул ей в лицо, и охранник сразу взялся за трубку интеркома. Двое других охранников схватили мужчину, разговаривавшего с маленькой старушкой – наверное, его матерью. Видимо, ее заподозрили в передаче наркоты. Это означало, что свидание закончено, парню устроят телесный досмотр, а мать в следующий раз увидит сына только через стекло.

Отец все ходил вокруг да около, болтал не умолкая, но у него было еще что-то на уме. В конце концов он сказал:

– Сын, давай проясним кое-что раз навсегда. У тебя плохая память. Почему ты обвинил меня, когда тебя арестовали? Почему ты так поступил?

Я ему сказал:

– Видишь ли, мне не пришлось выдумывать, что ты был алкоголиком и не контролировал себя.

Он воскликнул:

– Тебе не следовало это говорить, черт побери! Конечно, я выпивал, когда был помоложе, но я никогда не был алкоголиком.

Я сказал:

– Пап, ты был каждый день пьян уже к полудню.

Я видел, как его перекосило, как будто он думал: Чертов ублюдок, как бы мне хотелось сейчас встать и врезать ему и преподать хороший урок. Я только этого и