между отцом и сыном продолжалась война по переписке, в которой тяжелейшие обвинения перемежались не особенно искренними признаниями в любви. Можно только догадываться, насколько увлеченно читали эти послания любви-ненависти в тюремной службе цензуры:

Сын, я чувствую себя как зомби. Постоянно вспоминаю о тех временах, когда ты ребенком бежал за моей машиной, а потом залезал на задние ворота, выходящие на Блэкуотер. Слезы набегают у меня на глаза, и я не могу удержать их… Представляю тебя в форме канадской конной полиции, а не в этой ужасной тюремной робе. Ты мог бы стать таким хорошим человеком! Я никогда не стану винить тебя за преступления, потому что их совершил другой Кит Джесперсон, которого я не знаю.

* * *

От твоих стихов у меня во рту остается мерзкий привкус, пап… Я устал слышать про бедного, бедного, несчастного меня – из строки в строку. Пожалуйста, в следующий раз, когда сядешь сочинять, избавь меня от своей жалости. Я в ней не нуждаюсь…

* * *

Ладно, сын, я понимаю, что, сидя двадцать два часа в сутки в одиночестве, ты можешь думать по-другому… Я уверен, что, если бы твоя мама была жива, ты не сказал бы, что она не заслуживает жалости. Она была бы раздавлена и наверняка бы сломалась.

* * *

Ты хочешь и смерть матери повесить на меня?.. Никто больше не говорит правду, отец… Я не родился таким! Я стал таким через опыт, который получил еще до того, как начал убивать… Мне незачем жить… На прошлой неделе парень, которому оставалось сидеть 104 года, ушел одним возможным для нас путем. Повесился на шнурках от ботинок.

* * *

Кит, я написал стихотворение о своих чувствах… Оно называется «О Господь, не покинь меня». Я отправил его на конкурс, который проводил большой книжный магазин, и получил первый приз… Наверное, ты забыл, что 14 марта у меня был день рождения.

* * *

…Если ты не составишь наш [книжный] контракт, как я хочу, можешь сосать себе яйца хоть до посинения, но от меня ни строчки не получишь. А станешь мне угрожать, все закончится, даже не начавшись… Хорошего тебе дня.

* * *

Получил вчера твое письмо и был шокирован тем замечанием про яйца. Есть другие способы проявить твердость, без грубостей…

* * *

Отец, ты не умеешь подчиняться распоряжениям, верно? Я не стану подписывать с тобой контракт, ни за что!.. Не вздумай угрожать, что утратишь ко мне доверие. Я перестал доверять тебе в делах уже давным-давно… Папа будет делать так, как хочет он, – и неважно, что думают другие. Я тебя люблю.

* * *

Последнее письмо, которое ты прислал, было полно горечи и упреков. Оно оставило у меня чувство, что это писал не мой сын… Я никогда не упрекал тебя за твои ужасные преступления… Я простил тебя и молюсь Господу, чтобы он тоже тебя простил… Ты должен признать, что вверг семью в настоящий ад. Люди не знают, где я живу, поэтому мне досталось меньше остальных.

Твоим братьям и сестрам не так повезло. Брэду звонили с угрозами, осыпали оскорблениями… Твоих племянников и племянниц дразнят в школе. Шерон возмущена твоим стремлением все выносить на публику. Думаю, с твоей стороны будет правильно послать нам всем письмо с извинениями…

* * *

Отец, по утрам я два часа провожу на занятиях, чтобы, если выйду из тюрьмы, больше не совершить ничего подобного. Занятия называются «управление гневом», и там я могу говорить о том, как меня воспитывали и как наказывали. Мы обсуждаем и ремень, и деревянную ложку, и кулак, и словесные оскорбления… Программа подтверждает, что есть и твоя вина в том, что я стал серийным убийцей и оказался в тюрьме. Но это ничего, пап. Я все равно тебя люблю…

* * *

Читая ваши письма, твои и Шерон, сын, я почувствовал себя худшим отцом на свете. Значит, я бил вас и забывал про ваши дни рождения? У меня нет ни любви, ни сострадания и меня интересуют только деньги? Я всегда был пьян и думал только о себе? Я не поддерживаю связи с внуками и мы с Бетти слишком много тратим? Я давным-давно не работаю и только и делаю, что развлекаюсь в Юме?

Перечитай предыдущий абзац еще раз и подумай как следует. Вы двое обидели меня до глубины души… Современные мозгоправы прекрасно научились обвинять других людей в том, что с кем-то случилось в детстве… Да, я использовал ремень, но всегда по серьезному поводу. Меня пороли, когда я был ребенком, в том числе в школе. Я отлично это помню…

Да, Кит, я был – повторяю, был! – алкоголиком. Это правда, что у меня всегда была бутылка под сиденьем в машине или в багажнике велосипеда. Но с этим давно покончено. Я бросил пить сам и с тех пор ни разу не прикладывался к бутылке. Ты должен бы гордиться мной за это…

Читая твои письма и черновики книги, я понимаю, что очень многого не знаю о тебе. Меня не так-то легко задеть, но невозможно описать страдания отца, имеющего такого сына, как ты. Я понятия не имел о том, что ты убивал собак или крал в магазинах…

Что за чертовская похоть заставила тебя совершить то, что ты совершил! Эта штука у тебя в штанах управляла твоим рассудком. Прошу, расценивай это письмо как отцовский совет…

* * *

Отец, мы оба понимаем, что все описанное мной – факты. Я уважаю тебя и очень люблю и не хочу причинять тебе боль. Я прекрасно сознаю, что в детстве ты старался воспитывать нас и те наказания, которые мне доставались, были в основном заслуженными…

Причина, по которой я отправил Шерон твои письма, а тебе – ее, в желании показать вам обоим, что мне приходится выслушивать… Что-то заставляет нас писать друг другу горькие слова… Давай зароем топор войны и начнем с чистого листа.

* * *

Мне было очень приятно получить твое последнее письмо – особенно последние строки… Вчера я смотрел шоу Монтела: он говорил, что отец наказывал его ремнем. А еще говорил, что заслуживал наказания.