в починке, после того как Фальцетти, чем-то в очередной раз взбешенный, перетянул его по спине невесть откуда попавшей под руку металлической палкой. Доносили, ублюдок теперь на лечении у моторолы и выйдет нескоро.

Отсутствие ублюдка плохо сказывалось на Фальцетти. Мало того что лечебное действие пропало, так он еще, оказывается, к щенку и привык изрядно. Тоски, впрочем, не выказывал, но сердился.

Он плохо держал себя без ублюдка. Его день и ночь донимали судороги. Он каждый день требовал у моторолы другого ублюдка или хоть какого-то заменителя, но тот отделывался дурацким советом сходить к Врачу. Его, Фальцетти, гнали к интеллектору на поправку! Заменить ублюдка, хотя бы даже и временно, моторола упорно отказывался по каким-то своим, человеку недоступным, причинам, ссылаясь на то, что нового ублюдка следует предварительно воспитать, приучить к особенностям хозяина, а это занимает куда больше времени, чем лечение уже обученного прибора.

– Только выжигать! Тут не может быть другого мнения. Ты что, не видишь, что они с нами делают? Нам и им на одной планете места нет! О господи, да что ж я должен такие вещи объяснять?!

– Но, Джакомо, они просто больны. Их просто надо лечить. И потом, с чего это ты на всех напустился? Среди них не только агрессивные…

– Именно всех! Причем уже сегодня! Иначе завтра мы все станем пучерами и друг другу глотки перегрызем.

– Ну, мы и без того перегрызаем… Постой, что за пучеры?

– Ну, эти, слово такое. Назвали их так, сам не знаю почему. Пучеры. Слово-то какое гнусное!

– Особенно если учесть, что они и есть настоящие хозяева Стопарижа. Нет. Я против. Я своего разрешения не даю. Кто будет слишком буйствовать, тех, конечно, ловить и направлять. Убивать в крайнем случае, когда уже ничего другого не остается.

Фальцетти по инерции еще раз обежал комнату, остановился у двери, кисло пожал плечами.

– Ты главный.

– Ты понял меня? Только в самом крайнем случае!

– Да понял я, понял…

Он неловко попрощался и умчал по своим многочисленным делам, не забыв, впрочем, отсосать в свой приборчик изрядную толику вчерашних и позавчерашних переговоров.

Это был первый раз, когда Фальцетти открыто не подчинился. В ту же ночь он собрал своих камрадов и послал их «на выявление». Те обрадовались, потому что к пучерам относились с нескрываемой ненавистью и страхом.

Тогда они еще не знали, как искать пучеров. Это позже, только через неделю, когда охота будет в самом разгаре, гениальный Фальцетти приволокёт странную такую штуку с кривым раструбом, явно собранную из чего попало, которая при наведении на пучера начинала противно скрежетать и чем-то там вспыхивать – в общем, что-то из мезозоя, – а еще через день моторола по его заказу изготовит серию изящных как бы фонариков благородного желтого цвета. Не склонный к словотворчеству Фальцетти назовет свое новое детище «выявлителем», а его подчиненные с более подвижными в этом смысле мозгами почему-то переименуют его во «влунь». Выявлять ненавистных пучеров влунь будет безошибочно, правда, к тому времени камрады уже и сами пристреляются и брать с собой на «выявление» эту штуку станет для них стыдным проявлением непрофессионализма. Больше того, когда пучеризм, или попросту «возвращение», примет действительно всеобщий оборот, все влуни куда-то исчезнут – поздние исследователи «феномена П‐100» припишут это исчезновение поровну как попыткам первых камрадов-пучеров избежать разоблачения, так и тайному вмешательству моторолы, которому изобретение Фальцетти мешало в исполнении его планов.

Но это произойдет позднее, а сейчас камрады о пучерах знали только то, что те почем зря уничтожают каждого, кто появится в их поле зрения.

Для своей армии Фальцетти присвоил громадное количество бесколесок типа «гусеница». Изготовляли их планеты Йана дю-Берцеркера, но большим спросом они никогда не пользовались – при отличных ходовых качествах «гусеницы» были ужасно неудобны в управлении, да и вообще не слишком функциональны. В ту ночь «гусеницы» камрады испробовали впервые.

Было такое впечатление, что на город напали трупные черви. Отвратительно изгибаясь, около сотни бесколесок-«гусениц» барражировали над Стопарижем. Сотни глаз, вооруженных всеми мыслимыми приспособлениями того века, следили за происходящим, проникали через стены, пропускали увиденное не только через свою, предельно настороженную, интуицию, но и через интеллекторный анализ, любезно предоставленный моторолой. То и дело какая-нибудь из гусениц вдруг резко снижалась, и в том месте сразу начинал бушевать огненный ад – на всякий случай камрады в живых не оставляли никого. Способность убивать в огромных количествах, как выяснилось, не доставляла им никаких неприятных ощущений. Ну, если точней сказать, почти никаких, да и то в самом начале.

– Прекрати! – истерически заорал Дон, едва узнав о происходящем. – Я обещаю сохранить тебе жизнь, только немедленно прекрати!

– Ха-ха, – ответил ему Фальцетти тихим горловым басом. – Прекрати, как же! Я спасаю шкуру не только себе, но и тебе, и всем нашим людям. Я делаю свое дело. Ты не имеешь оснований возражать против моих действий. И помилования твоего мне не нужно. Хочешь взять мою жизнь – приходи и бери!

Дон встревожился. Он давно опасался чего-то в этом роде – уж слишком большую силу накопил Фальцетти, – но все же полагал, что до поры до времени, хотя бы до нападения на моторолу, они останутся союзниками.

А Фальцетти был счастлив. Он стремительно расхаживал по своему кабинету, больше похожему на тронный зал, чем на рабочую комнату, отчаянно жестикулировал и корчил невероятные рожи. Несколько минут назад вернувшийся с лечения ублюдок с новыми силами носился вокруг хозяина и только что не подпрыгивал от усердия. Он по-прежнему жужжал и вдобавок издавал какой-то новый звук – то ли хихикал, то ли подхрюкивал, непонятно.

Дон тут же собрал Совет Братства: Алегзандера, Козлова-Буби, Глясса, Витанову, – и они, друг на друга поорав часа полтора, решили, пусть даже в ущерб подготовке ко Дню Д, оказать Фальцетти противодействие и при первой возможности его самого уничтожить.

Но было поздно. По возможности стараясь не связываться с кузенами, Фальцетти теперь уже просто стал игнорировать запреты Дона и повел настоящую войну против пучеров. Противодействовать этому Дон просто не имел сил – его армия оказалась слишком малочисленной для серьезных боевых действий. Армия же Фальцетти день ото дня прирастала.

Самые разные приходили к Фальцетти люди, и всех он брал. И тут же «выпускал в дело». Приходили озлобленные, приходили разгневанные, просто испуганные приходили – тут не так испугаешься, когда выясняется, что тело у кого-то ты украл не навечно.

Быдлы какие-то вообще приходили, которых ни сумасшедшими, ни нормальными назвать было нельзя; поначалу принимал их Фальцетти за пучеров – даже ему, более других