даже, может быть, полюбить друг друга. Но сейчас я здесь по другому поводу. Я здесь, чтобы сообщить тебе, что сегодня, в то же время и на том же месте, тебя будет ждать человек с весточкой от твоего мужа, Агостарио Беутфортруйта.

Джосику затрясло.

– Да пошел он! Передай, если уж ты курьером заделался, что я никуда…

Но тридэ уже не было. Он превратился в буроватое облачко, которое с достоинством проплыло мимо Джосики, чтобы, помахивая мерзким на вид хвостиком, просочиться в вентиляционное отверстие.

Тут же тишину взорвал взволнованный голос Дома, и Джосика готова была поклясться, что Дом не изображает волнение, как это принято было у всей интеллекторной братии, а и в самом деле переживает.

– Опять этот моторола! Клянусь, я найду лазейку! Мне это совсем не нравится! Сначала тридэ, а потом и что-нибудь посущественнее! Что он тебе сказал?

– Свидание назначил. От Аго.

Дом недовольно что-то пробормотал и начал подготовку к завтраку. Он был целиком поглощен идеей отыскать лазейку, сквозь которую моторола проламывал его защиту. Ему предстояла длительная кропотливая работа.

Весь долгий день Джосика бродила по самым заброшенным закуткам здания и пыталась хоть чем-то себя занять. Ей было странно и внове чувствовать себя женщиной.

– А кто сказал, что я именно Джосика? Может быть, я вовсе и не она, а совсем какая-то другая женщина, с другим характером, не с тем, который так нравился Дону, совсем не та, что, судя по всему, если и не любила Аго, то, по крайней мере, очень тепло и дружески к нему относилась. Кто я? Точно, что не Дон, точно – и очень хорошо, – что не Дон. Что во мне от Джосики: тело, рефлексы, память спинного мозга? Разве этого достаточно для идентификации?

Она вспомнила модные когда-то операции по пересадке тел – таким образом «свободная молодежь» любила поражать своих родителей и друзей. Они называли это «хирургическим браком» и очень потешались на импровизированных патофилософских диспутах, где серьезные люди всерьез спорили о том, какие именно личности в итоге таких перекрестных операций получались. Потеха кончилась дурно – две парочки от чего-то погибли, одна сошла с ума.

– А мне с кем вместе сходить с ума?

В назначенное время она приоделась и помчалась к беседке. Там уже, ломая пальцы, переминался с ноги на ногу какой-то молодой, но малоприятный тип. Одежду он, скорее всего, не менял со дня Инсталляции, а волосы не стриг и не мыл лет, наверное, десять. Длинный, с противно маленьким подбородком и этаким особым прищуром, презирающим все и вся. Наверное, Дон не сильно обрадовался, переселившись в такое тело. Тип нервничал и заметно дрожал.

– Джосика! – дурным голосом закричал он при виде ее и тут же упал на одно колено. – О, Джосика! Это такое счастье видеть тебя.

– Ты кто? Тебя прислал Аго?

– А, я не знаю, мужик какой-то. Бейт… Бойт… Бойтфрукт… Что-то похожее. Мы разговаривали о тебе и…

– И он попросил тебя прийти сюда. Что-то мне передать?

– Да. Нет. Подожди! Я сейчас скажу. Сейчас, вот сейчас!

Тип бухнулся на второе колено и, распространяя кислый запах, пополз к Джосике.

Он пугал. Джосика, все еще осененная природной смелостью Дона, подалась назад.

«Еще платье такое надела, дура, – подумала она. – Выбирала лицо!»

– Если он вам ничего для меня не…

– Нет, подожди! Ты разве не узнаешь меня? Я же твой Дон. Какой-то Фруктис… Да разве можно сравнивать? Ох, послушай, я столько хотел тебе сказать всякого он точно описал эту беседку удивительно точно я ничего не хочу помнить из того что было после сейчас для меня главное только ты ну пройдем в эту беседку идиотскую ну скорее пройдем!

Джосика покачала головой.

– Нет уж! Убирайся отсюда. Как он только смел рассказывать!

Делать здесь было нечего, она повернулась к дому и собралась уходить.

– Не-эт! – завопил тип. – Только не это!

Он обхватил ее длинными липкими какими-то руками, еще раз обдал кислым запахом…

– Ну, пойдем в беседку, пойдем!

Джосика тошнотно закатила глаза, шумно вздохнула… И вдруг, неожиданно для себя самой, согласилась.

– А что, пойдем.

Они «любили» друг друга стоя. Совершенно неожиданно тип оказался недурным партнером, а так как ничего из своего сексуального опыта Джосика не помнила, то показался он ей лучшим из самых лучших. Только вот судорожно рявкал и подхрипывал, что выглядело неестественным и мешало.

– Дон, Дон, милый Дон! – зашипела Джосика, и в этот миг тип содрогнулся, сполз по ней вниз и к ногам ее прикоснулся благодарно губами.

– О, Джосика. Теперь можно и умереть.

Она опустилась на колени, обняла и стала по голове гладить.

– Дон, милый Дон.

«Я смерть, – вывела почему-то она, – я смерть с косой, он умрет скоро, вот сейчас, он Дон, которого я любила. Вот бедняга».

Тип истерически всхлипнул, поднялся на ноги, и быстро-быстро перебирая, исчез в желтой тропинке. И действительно – Джосика этого не узнала – скоро умер.

Настоящее имя его так и осталось ей неизвестно. Держа разорванное платье в руке, она вернулась в дом, тот что-то ей сказал, она не ответила, упала, как падают в отчаянье, на кровать… И в очередной, уже какой-то бессчетный раз с ней опять произошло что-то, из всех «что-то» самое главное.

Она вспомнила.

Она вспомнила все, что с ней происходило с детства и до той самой секунды, как Дон так неосторожно сел… ну, дальше вы знаете… словом, до Инсталляции. Память Дона, не исчезнув, вежливо все-таки посторонилась и осталась где-то далеко позади, предупредительная, всегда к ее услугам. Произошло это то ли за миг, то ли за столетие, Джосика так и не поняла, но все-таки вдруг. Дон, сволочь Дон, остался на первом плане.

– Ох, – грудным басом длинно сказала Джосика при полном и неодобрительном молчании Дома. – Я вернулась!

Глава 21. Террор

Так Джосика стала первым жителем Парижа‐100, сумевшим подавить сознание Дона и вернуть свое собственное, первоначальное – как потом это назвали, «вернуться».

При всей своей сумасшедшей гениальности Фальцетти такого поворота событий не ожидал – он всерьез верил, что «платоново» пространство замещает сознание людей окончательно и навсегда. Оказалось не так. Оказалось, что память первого носителя тела была просто погребена под многочисленными «наведенными» пластами памяти Дона. Собственно, именно это и было главным и почти единственным воздействием «платонова» пространства, созданного аппаратом Фальцетти.

Дон, как выяснилось, вовсе не должен был отбиваться от обвинения в массовом убийстве – самое большее, это было массовое усыпление, правда, без гарантии пробуждения.

Немного забегая вперед, внесу еще