Он окинул взглядом полки с книгами, где были собранысведения об исканиях его предшественников. За две тысячи триста лет до рожденияХриста король Этана попытался добраться до Луны на спине могучего орла. Однакоу короля закружилась голова, и он упал на землю. Легенда, разумеется… Иранскийшах Кай Каус полетел на Луну уже на целой упряжке орлов, но тоже упал на землю.Александра Македонского постигла та же участь, когда он попытался добраться доЛуны на упряжке голодных грифов. Легенды, легенды… Пытались достичь Луны икитайцы, и древние греки. Лукиан Самосатский написал даже книгу «Икароменипп,или Заоблачный полет». В 1638 году вышел в свет роман Френсиса Годвина«Человек на Луне». Еще через сто лет на Луне побывал бравый барон Мюнхгаузен.А чего стоит великолепное «Путешествие на Луну» Сирано де Бержерака? Нобог с ними, с иностранцами! Ведь и в России мечтали о полетах к нашему вечномуспутнику! Взять «Новейшее сочинение в городе Белове» Василия Левшина,опубликованное в 1784 году. Герой летит на Луну в аппарате с крыльями. Правда,во сне.

Засядько снял с полки альманах «Мнемозина», отыскалполюбившееся произведение Вильгельма Кюхельбекера «Земля безглавцев».

– Одного не пойму, – сказал он вслух, – почему издесь летят на воздушном шаре?

Некоторое время он читал, затем захлопнул книгу.Предшественники! Мечтатели! Именно мечтатели, ибо и сами понимали несерьезностьсвоих прожектов. А он – реалист. Хочет на самом деле побывать на Лунеи других планетах. Между ним и мечтателями – дистанция огромного размера.Мечтателя похвалят за изящную игру ума, а ему достанется за безумные прожекты…

– Одиночество, – произнес он негромко, – отнынемне будет сопутствовать одиночество…

И подумал, что даже Копернику было намного легче.Потребность в новой теории давно назрела: морякам нужны были более точныеастрономические таблицы, которые они и разнесли по свету, что способствовалораспространению теории о гелиоцентрической системе мира. Коперник развил новыеидеи лишь в той форме, в какой было нужно для очередных практических нуждастрономии, сохранив при этом представление о конечной Вселенной, ограниченнойсферой неподвижных звезд. А ведь еще древние говорили о бесконечности мира!Эратосфен за триста лет до рождения Христа даже… взвесил земной шар!

– Не будет ли с моими ракетами то же самое, – продолжалон размышлять вслух, – что и с работами греческих мудрецов? Ведь онинастолько опередили время, что их идеи пришлось открывать заново…

Засядько взглянул в окно. По пыльной дороге брели нищие.Впереди шел высокий седой старик с кобзой за плечами. Глазницы его были пусты,словно их выжгли каленым железом, правой рукой он опирался о плечо босоногогомальчика. Усталый и покрытый пылью мальчишка привычно шлепал потрескавшимисяступнями по раскаленной почве. Сзади шли еще два старика в лохмотьях.

Александр торопливо поднялся и заспешил к двери. Он любилслушать думы в исполнении бродячих кобзарей. Сердце сжималось от тоски и боли,взрывалось торжеством, и он уже видел себя скачущим на горячем коне навстречуврагам. Сверкала сабля, торчали за поясом пистоли, гремела степь под копытамине знающего усталости коня…

На пороге он оглянулся. Ракеты! Межпланетные полеты! И нищиекобзари. Могут ли они одновременно существовать? Слишком уж не вяжется нищета итехнический прогресс…

Окончательный удар нанесло военное министерство. Да, оновысоко ценит ратные заслуги полковника Засядько перед Отечеством. Да, он известенне только как храбрый воин, но и как опытный и мудрый военачальник.Министерство готово поверить даже в его изобретательский дар, если бы делокасалось усовершенствования уже существующих пушек. Даже создания новых орудий…Но ракеты… Простите, это химеры. Чертежи были рассмотрены авторитетнойкомиссией. Ее члены редко бывают согласны друг с другом, но на этот раззаключение было единодушным: «Нонсенс! Вернуть автору за беспочвенностьюдоказательств!»

Засядько тяжело переживал отказ, теперь надеяться не накого. Не помогли ни боевые ордена, ни заслуги перед Отечеством. Отказ, отказ,отказ… Готовы слушать о чем угодно, только не о ракетах.

В период мучительных раздумий пришло известие о кончинеотца. Главный гармаш Запорожской Сечи окончил свой земной путь, оставив внаследство сыну небольшое имение. Можно было осесть в нем и зажить мирнойжизнью сельского помещика.

Засядько отбросил эту мысль и вскоре продал имение.Вырученных денег едва хватило на покупку сарая, который он переоборудовал дляопытов, и на приобретение пороха, селитры, чистого древесного угля и другихнеобходимейших материалов.

На последней стадии исследований пришлось нанятьпомощника – Василя Лашту, работящего деревенского парня, который топилпечь, варил обед, носил воду, стирал, убирал, в общем, делал всю домашнююработу, что позволяло Александру все свое время посвящать работе.

Василь не мог надивиться на режим, которого придерживалсяполковник. Подъем – в четыре утра. Но прежде чем вскочить с постели –жесткой, с крохотным валиком вместо подушки, – полковник мерил пульс,затем набирал полную грудь воздуха, задерживал дыхание, а сам следил застрелкой хронометра. Часы у него были с дарственной надписью не тогенералиссимуса Суворова, не то светлейшего князя Голенищева-Кутузова Смоленского.Затем полковник умывался, чистил зубы, проделывал ряд физических упражнений,которые иначе как издевательством над организмом нельзя было назвать. Послезавтрака сразу же принимался за работу, которая длилась обычно двадцать часов сдвумя получасовыми перерывами на еду.

За двадцать часов можно сделать немало, и Засядько многоеуспевал. Строжайший режим понадобился ему, чтобы выдержать нечеловеческоенапряжение. Работая за десятерых, он понимал, что сможет выдержать такой темп,если превратит организм в безупречный механизм. И он добился своего.Работоспособность его не падала вплоть до отхода ко сну, мозг работал четко ибыстро. Спал он коротким глубоким сном, а просыпался свежим и бодрым.

Однако и в этих жестких условиях ему понадобилось несколькомесяцев, чтобы подобрать состав пороховых смесей, затем прошло еще полгода,пока грозное оружие стало обретать законченную форму…

Два года титанического труда! Два года без выходных,праздников, свободных от работы дней. Где-то в ином, далеком мире осталисьтеатры, умные беседы, шумные балы…

Засядько чувствовал, что при такой неистовой работе онпостепенно превращается в живую машину, человека, одержимого сверхидеей, своегорода маньяка. В глубине души он боялся переступить грань, которая иотделяет гения от безумца. Он, однажды сделавший вместо плана вражескойкрепости превосходный рисунок с натуры и получивший за это соответствующийнагоняй, теперь абсолютно равнодушно смотрел на восходы и закаты солнца,которые на украинской земле особенно красочны.

Как-то раз, когда в окно всю ночь стучал дождь, он проспална несколько минут дольше обычного. Это было неслыханное нарушение режима, нона этот раз Засядько дал себе поблажку: работа подходила к концу!