– Лисы, лисы, – зашептала Ляля, – я вас не забыла. Мы все с вами. А вы с нами?..

Решить – это полдела. Вторая половина – воплотить решение в жизнь. У Ляли воплощения получались с переменным успехом. Она боялась Насти и некоторых мальчишек, особенно придурочного наглого Петю-Петюню Положенцева, который всё ещё переживал из-за нечестности с конкурсом плакатов и приставал к Ляле с этим.

– Тебе самому мама рисовала, по себе судишь других.

– А у тебя мама художник. – Петя остановился, нагло зыркнул и добавил тихо, с опаской: – И шлюха.

– Ты определись: шлюха или художник?

– Шлюха-шлюха-шлюха.

– А у тебя отец алкаш и ссыт в шкаф, когда пьяный. – Ляле было непривычно говорить такие грубости, но Петя это заслужил. Так учил отвечать дядя Юра. Дядя Юра знал всё про всех в городе, ещё поэтому он ценился среди воротил пушного бизнеса, и когда с дядей Юрой случилась неприятность – человек погиб от его «лёгкого» удара, дядю Юру «отмазали» от тюрьмы.

Петя покраснел от этих слов, сжал кулаки и прошептал:

– Я тебя убью.

– Да мои лисы тебя порвут, чмо. – Так дядя Юра не учил отвечать.

Второй раз в жизни, от беспомощности, Ляля начинала угрожать лисами. В красивой книге про лесную девушку Олесю эта самая Олеся тоже угрожала от беспомощности карой. Когда начинались насмешки, Ляле хотелось сжаться, стать незаметной, невидимой, как когда-то в саду. Но она брала себя в руки и сидела с каменным презрительным лицом, каждый день она тренировалась перед зеркалом. Очень пригодились ответы дяди Юры, просто очень и очень. В перепалках она проигрывала острой на язычок Лизе, тем более что с Лизой она боялась ругаться серьёзно – мамы дружили до сих пор. Настю же Ляля припечатывала, и до неё наконец дошло, зачем Настю отдали в гуманитарный класс: в программе был курс риторики, который тупая Настя просто отбывала, уставившись в экран невиданного телефона, в котором уже был интернет, а вот Ляля прочитала весь учебник от корки до корки. Главное – долбить одно и то же на каждом новом витке – этот совет Цицерона Ляля запомнила на всю жизнь. Цицерон – теперь Лялин кумир. У Насти была и сильная сторона – она брала интонацией, презрением, у неё-то Ляля постепенно и выучилась мимике – маске высокомерия, презрения, игнорирования и «каменности лица». Эта «каменность» возникала тогда, когда Ляля особенно обидно отвечала на уколы фактов, на обвинения во лжи: Ляля же обещала прийти в школу с телефоном и не пришла. Самым сложным оказался не первый день после воровства, а второй. В первый день к ней подошла Настя. Как ни старалась Ляля попозже зайти в класс, как ни рассчитывала по совету мамы после звонка, но учитель опаздывал.

– Ну как? Телефон-то принесла?

– Нет, – сухо и еле слышно процедила Ляля.

– Все слышали?! – закричала Настя.

Весь класс притих, все смотрели на Лялю.

– У неё ничего нет, никакого телефона. Положенцев, – она обратилась к Пете, – ты должен мне стольник.

– А пятихатку не хочешь? На полтинник же спорили.

– На два полтинника, – встряла Лиза. – Я разбивала.

– Вы сами у меня его украли, – сказала Ляля громко, так научил её дядя Юра.

Он предупредил, что этого обвинения ей не простят никогда, но это надо «проговорить вслух»: кто-то обязательно поверит, и «слух по-любому пойдёт, и это по-любому дочурке сувенирщиков навредит».

– А если они не крали? Если это не они? – мучила Ляля накануне вечером дядю Юру.

– Это, конечно же, они, – отвечал дядя Юра. – Больше просто некому. Но даже если допустить невозможное, что это не они, то всё равно ничего страшного, если ты их обвинишь. Тебе ничего за это не будет.

Тогда встряла мама, наконец, после часа стояния, оторвавшись от дверного косяка и присев рядом с ними:

– А клевета?

– С четырнадцати лет. Наслаждайся, Ляля, жизнью, пока нет четырнадцати!

– Юр! Чему ты учишь-то девочку? – встряла бабушка, но дядя Юра только рассмеялся:

– Боитесь, Татьяна Михайловна, что Зо вызовут в школу?

– Дядя Юра! – смеялась мама. – У Ляли – Киса классная.

– И что, что Киса? – хохотал дядя Юра. – Да ваши лисы её сожрут вместе с фарфоровой челюстью. Ты не девочка, Зо, пора бы перестать трепетать перед ней.

– Но Лялю попросят извиниться. Публично. Ты забыл методы Кисы.

– А Ляля пусть потребует, чтобы вернули телефон, тогда она извинится.

– Юра! У нас в семье слова плохого никто ни разу не произнёс. Голос никто ни на кого ни разу не повысил! – Бабушка снова нервничала и краснела.

Это была неправда: Ляля знала с детства плохие слова, но никогда не произносила их вслух. Однажды, в прошлом году, она попросила Настю не смотреть в раздевалке, когда она надевает зимние штаны, и сказала: «Не зырь!» Так мама часто говорила. Настя пожаловалась своей маме, что «Ляля говорит плохие слова», а та – маме Ляли. Мама просила ответить, что это за слово, но Ляля думала, что «зырить» – плохое слово, и так и не ответила. Именно с этого отношения с Настей потихоньку стали портиться. Они уже не всегда ходили вместе и в прошлом году, хорошо, что Руслан стал Лялю провожать чаще, чем это случалось раньше. Но всё-таки дружба пошла под откос, когда мама Насти растрещала всему свету о плакате.

Мама совсем не одобряла ругани, но согласилась, что уходить в скорлупу и молчать нельзя.

– Сядут на шею, затравят. Я сейчас очень жалею, что испугалась Кисы и ушла из школы, всю жизнь она мне поломала.

– Есть возможность отыграться, Зо.

– Зоя! Ну что ты говоришь? При чём тут Александра Михайловна? Ты вспомни, что было на самом деле!

– Всё, бабушка, смотри телевизор. Ты таблетку не выпила, – осадила мама бабушку; Ляля видела, что мама категорически не хочет продолжать эту тему. И ещё Ляля вдруг поняла ночью, когда проснулась, что бабушка «ожила», потому что не выпила вовремя свои пилюли, а как глотнула, так и обмякла. «Что ж это за таблетки, которые из человека делают получеловека?» – подумала ещё Ляля.

Несмотря на недетские «разборки», никто не стал вызывать маму Ляли в школу. Как и утверждал прозорливый дядя Юра, никто, ни Настя, ни Лиза, ни Петя (а он особенно грешил тем, что, когда был виноват, жаловался), никто другой из класса не посвятил в эту перебранку родителей, а диктофоны тогда были далеко не на всех телефонах, и те, у кого были диктофоны, уже забили телефонную память музыкой, фото и прочей чушью.

Ляля по-прежнему ходила на танцы, Настя и Лиза бросили. На компьютерные курсы Ляля тоже ходила. При педагоге бывшие подруги лицемерно-слащаво, напоказ обращались к Ляле. Ляля тоже отвечала через силу и без кривляний, и в классе всегда занимала компьютер, ближний к преподавателю, – на всякий случай.