Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Нет, – отвечаю я и провожу рукой по ее волосам.
– Люблю, когда ты меня гладишь, – вздыхает она и с тихим смешком прикрывает глаза.
– Вы все чертовски странные, – язвит стоящий неподалеку Ретт и с дерзкой ухмылкой кладет руку Сам на плечи. – На твоем месте я бы не стал волноваться из-за группиз, Уилла. Кейд, вероятно, настолько впечатлен откровенными ухаживаниями, что демонстрирует это всем.
Уилла непонимающе смотрит на моего брата:
– О чем ты, Ретт? Я – группиз.
Она складывает сердце пальцами и смотрит на меня через импровизированную рамку.
– Кейд? Лэнс? Джош? – судья выкрикивает имена членов нашей команды, и я, подмигнув моей девочке, ухожу.
Мы вступаем на площадку, и аллюр Чернички переходит в гарцевание, эффектную пробежку.
А площадка не просто место проведения ярмарки в маленьком городке. Это настоящая арена, с полными трибунами и шумной толпой, собравшейся ради представления.
Я и не смел мечтать, что когда-нибудь окажусь здесь.
Я оглядываюсь в поисках копны медных волос. Уилла там, с улыбкой она одной рукой держится за металлическую панель забора, а второй – поглаживает живот, и смотрит она на меня так, словно я достал с неба Луну. И ради нее я бы это сделал.
Я бы сделал это ради всего, что она мне дала за столь короткое время.
За любовь, которую Люк прежде не знал.
За причину, по которой я снова улыбаюсь.
За человека, с которым можно поговорить после стольких лет молчания.
За любовь, которую я никогда не знал. И не уверен, что заслуживаю ее, но остаток жизни проведу так, чтобы ее сохранить. Но об этом позже.
Я снова перевожу взгляд на загон со скотом и внимательно слушаю, под какими номерми выходят участники. Затем я начинаю воплощать мечту всей своей жизни.
Звучит сигнал, и шумная толпа расступается – для меня теперь существует только то, что находится между ушами Чернички.
Она подрезает. Бежит. Разворачивается. Меняет траекторию.
В руках теплая кожа поводьев, и я чувствую себя так, будто выехал на обычную прогулку. Она никогда прежде так хорошо не выступала. Как будто бы знает, что это оно. Большое шоу. Наш единственный шанс.
Кажется, мы разделываемся с коровами за считанные секунды, и я оглядываюсь, будто здесь должно быть еще что-то. Будто мы что-то упустили. Будто все происходит в замедленной съемке, но, судя по тому, как Лэнс привстает на стременах и вопит как сумасшедший, я понимаю, что мы справились. И справились довольно неплохо.
Догадка подтверждается, когда судьи объявляют наши баллы, и мне остается только качать головой, улыбаться как псих и искать глазами Уиллу.
Она забралась на верхушку забора и, сложив у рта ладони рупором, кричит, словно чокнутая. Моя чокнутая.
Она здесь ради меня.
Свист Саммер разносится по всей арене, а Ретт с ухмылкой трясет в воздухе своим дурацким плакатом.
Но от Уиллы не отвести глаз. Я еду к ней через переполненную арену, а затем притягиваю за шею и целую.
Целую крепко. Целую так, чтобы выразить то, для чего не подобрать слов.
– Кейд Итон, я тебя люблю и чертовски горжусь тобой, – шепчет она мне на ухо и поглаживает по шее.
– И я тебя люблю, детка, – отвечаю я, как раз перед тем, как она снимает с моей головы черную ковбойскую шляпу и нахлобучивает на свою.
Я вскидываю бровь:
– Ты же знаешь правила, Ред?
– Надеваешь шляпу – садишься верхом на ковбоя. – Уилла подмигивает мне; как же она очаровательна в моей шляпе. Мне следовало надеть ее на мою девочку уже давным-давно. Еще в первый день, когда я увидел ее в кофейне.
Скривив губы и покачав головой, я поворачиваюсь, чтобы уехать и немного попраздновать со своей командой, потому что этот счет, черт возьми, почти невозможно превзойти.
Но не успеваю я далеко отъехать, как позади слышится свист и:
– Отлично выглядишь, папочка!
А затем – самый прекрасный смех, напоминающий перезвон колокольчиков: легкий, воздушный и трогательный.
Этот смех я услышал несколько месяцев назад и сразу же стал одержим им. Как и женщиной, чей взгляд из-под полей шляпы я ловлю, оборачиваясь.
И в этот момент я допускаю, что, возможно, я все-таки бессердечен, потому что прекрасная девушка с медными волосами и задорной улыбкой украла мое сердце.
Эпилог
Уилла
– Какие вкуснее? – спрашиваю я Люка, сидящего на другой стороне стола, и морщусь. Уже несколько дней продолжаются ложные схватки, и я, чтобы хоть чем-то занять себя и отвлечься, пеку печенье. Ребенок не оставляет попыток выбить из меня все дерьмо, и я чувствую себя выброшенным на берег китом. Как по мне, человек, который сказал, что беременность – это нечто прекрасное, заслуживает мучительной смерти.
В последние дни радость сменилась желанием выписать ребенку уведомление о выселении.
Только Люк не дает мне сойти с ума. Только Люк вызывает у меня улыбку. Сразу как он выпрыгивает из школьного автобуса, мы ковыляем домой, и я достаю две тарелки печенья.
В одной руке у Люка печенье с макадамией и белым шоколадом, а в другой – с драже и арахисовым маслом. Он поочередно откусывает то от одного, то от другого, как истинный ценитель.
И, полагаю, за последнее время Люк им действительно стал. Нам приходится постоянно чистить ему зубы, чтобы компенсировать вред от потребления сахара.
Его глаза закрыты, а указательный палец драматично направлен вверх. Я не могу сдержать смех.
– С драже, – объявляет он.
– Да. Думаю, ты прав. – Со стоном подтверждаю я, присаживаясь на соседний табурет и откусывая кусочек.
– Эй, Уилла, – поворачивается он.
– Эй, Люк, – подмигиваю я в ответ.
– Можно тебя кое о чем спросить?
– Всегда пожалуйста.
В его широко распахнутых голубых глазах появляется нотка неуверенности, и он поджимает губы:
– А как ребенок будет тебя называть?
– Ну, младенцы не умеют говорить, Люк, так что, скорее всего, он будет лепетать какую-то чушь.
Он фыркнул и закатил глаза – точная копия отца.
– Я имею в виду, когда научится говорить. Он будет называть тебя мамой?
Я жую и всматриваюсь в его лицо. Я знаю его меньше года, но все равно удивляюсь, как сильно он изменился.
– Думаю, да.
Люк со вздохом опускает плечи и переводит взгляд на