Блокпост на границе Полиса больше был похож не наукрепление, а на проходную в советском министерстве: стол, стул, два офицера вчистой штабной форме и при фуражках. Проверка документов, досмотр личных вещей.Старик нашарил в кармане паспорт. Визы вроде бы отменили, трудностей возникнутьне должно. Протянув офицеру зеленую книжечку, он покосился на бригадира.

Погруженный в себя, тот, кажется, не расслышал вопросапограничника. Да был ли у него вообще паспорт, засомневался Гомер. Но если нет,на что он рассчитывал, так спеша сюда?

— Повторяю в последний раз, — офицер положил руку налоснящуюся кобуру, — предъявите документы или немедленно покиньте территориюПолиса!

Гомер был уверен: бригадир так и не понял, чего от негохотят, и отозвался только на движение пальцев, ползущих к кнопке на кобуре. Водно мгновенье выйдя из своей странной спячки, Хантер молниеносно швырнулвперед раскрытую ладонь и вмял постовому кадык. Тот, синея, хрипя, рухнулнавзничь вместе со стулом; второй бросился бежать, но старик знал — не успеет.В руке Хантера, будто туз из рукава шулера, возник вороненый палаческийпистолет, и…

— Подожди!

Бригадир замешкался на секунду, и сбежавшему бойцу хватилоее, чтобы взобраться на платформу, перекатиться и спрятаться от пуль.

— Оставь их! Нам надо на Тульскую! Ты должен… Ты просилнапоминать тебе… Подожди! — Старик задыхался, не зная, что сказать.

— На Тульскую… — тупо повторил Хантер. — Да. Лучше потерпетьдо Тульской. Ты прав.

Он грузно опустился на стол, положил рядом свой тяжелыйпистолет, понурился. Улучив момент, Гомер поднял руки, побежал вперед,навстречу выскакивающим из арок стражникам.

— Не стреляйте! Он сдается! Не стреляйте! Ради всегосвятого…

Но его все равно скрутили, сорвали впопыхах респиратор, ипотом только дали объясниться. Бригадир, снова впавший в свое странноеоцепенение, не вмешивался. Он позволил им разоружить себя и покорно прошел вобезьянник. Уселся на нары, поднял голову, нашел старика и выдохнул:

— Тебе надо разыскать тут одного человека. Его зовутМельник. Приведи его сюда. Я подожду…

Тот закивал, засобирался суетливо, начал протискиватьсямежду столпившихся на входе караульных и любопытных, и тут его настиг оклик.

— Гомер!

Старик застыл, пораженный: никогда прежде Хантер необращался к нему по имени. Он вернулся к прутьям арматуры, спаянным внеубедительную решетку, вопросительно посмотрел на Хантера, словно в ознобеобнявшего себя своими громадными ручищами. И тот неживым, глухим голосомподстегнул его:

— Недолго.

***

Дверь отворилась, и внутрь робко заглянул солдат — тотсамый, что несколько часов назад отхлестал музыканта по лицу. Пинок — и онпролетел в камеру, чуть не повалившись на пол, разогнулся и неуверенно оглянулсяназад.

В проходе стоял сухопарый военный в очках. Погоны на егофренче были усыпаны звездами, жидкие русые волосы зализаны назад.

— Давай, тварь, — процедил он.

— Я… Мне… — заблеял пограничник.

— Не стесняйся, — подбодрил его офицер.

— Я извиняюсь за то, что сделал. И… ты… вы… я не могу.

— Плюс десять суток.

— Ударь меня, — сказал солдат Леониду, не зная, куда детьглаза.

— А, Альберт Михалыч! — Щурясь, музыкант улыбнулся офицеру.— А я вас уже заждался.

— Добрый вечер. — Тот тоже подтянул уголок губы. — Вот,пришел восстановить справедливость. Мстить будем?

— Мне руки беречь надо. — Музыкант поднялся, размялпоясницу. — Думаю, вы сами накажете.

— По всей строгости, — кивнул Альберт Михайлович. — Месяцгауптвахты. И я, разумеется, присоединяюсь к извинениям этого болвана.

— Ну, вы же это не со зла. — Леонид потер ушибленную скулу.

— Это ведь останется между нами? — Металлический голософицера предательски скрипнул.

— Я тут, видите, контрабанду вывожу. — Музыкант качнулголовой в Сашину сторону. — Сделаете послабление?

— Оформим, — пообещал Альберт Михайлович.

Провинившегося пограничника бросили прямо в камере; задвинувзасов, офицер повел их по узкому коридору.

— Я с тобой дальше не пойду, — громко сказала Сашамузыканту.

— А если я тебе скажу, что мы и вправду идем в тот самыйИзумрудный Город? — помявшись, чуть слышно спросил у нее Леонид. — Если скажу,что я неслучайно знаю о нем больше твоего деда? Что видел его сам, и не тольковидел? Что бывал там, и не просто бывал…

— Врешь.

— И что неспроста он, — невозмутимо продолжал музыкант,кивая на шагавшего впереди офицера, — так передо мной лебезит: знает, откуда я,знает и боится. И что в Изумрудном Городе уж наверняка найдется твое лекарство.И что идти до его ворот осталось всего-то три станции…

— Врешь!

— Знаешь, что? — рассерженно сказал ей Леонид. — Когдапросишь чуда, надо быть готовым в него поверить. А то проглядишь.

— Надо еще и уметь отличать чудеса от фокусов, — огрызнуласьСаша. — И ты меня этому научил.

— Я с самого начала знал, что нас выпустят, — ответил он. —Просто… Не хотел торопить события.

— Просто хотел потянуть время!

— Но я тебя не обманывал! Средство от болезни существует!

Они подошли к заставе. Офицер, изредка с любопытствомоглядывавшийся на них, вручил музыканту его пожитки, вернул патроны, документы.

— Ну так что, Леонид Николаевич, — козырнул он, —контрабанду с собой забираем или на таможне оставим?

— С собой, — съежилась Саша.

— Ну, тогда совет да любовь, — напутствовал их АльбертМихайлович, провожая мимо тройных рядов брустверов, мимо вскакивающих со своихмест пулеметных расчетов, мимо решеток и сваренных из рельсов ежей. — Симпортом, думаю, проблем не возникнет?

— Прорвемся, — улыбнулся ему Леонид. — Я не должен вам этогоговорить, но честных чиновников нигде не бывает, и чем суровее режим, темменьше сумма. Надо только знать, кому заносить.

— Вам, думаю, хватит и волшебного слова, — хмыкнул офицер.