а позже мне говорили, что хороший корреспондент не может позволить себе пропускать мои пресс-конференции, потому что я часто предвосхищаю точку зрения моего мужа. На самом деле мы с Франклином редко обсуждали такие темы, и только когда я чувствовала себя вправе высказаться, я отвечала на вопросы о государственных делах. Полагаю, длительное общение заставляет людей думать в одном направлении по одним и тем же вопросам, так что эти совпадения не были такими уж необычными.

Вернувшись из Арджентии, Франклин все чаще был занят, но, к счастью, решил поехать в Гайд-парк на выходные 4 сентября, потому что его матери стало хуже. Нам казалось, она совсем поправилась после возвращения из Кампобелло, если не считать легкой простуды. Но 7 сентября она умерла. Это стало большим горем для моего мужа. Между ним и матерью существовала тесная связь, несмотря на споры и расхождения в некоторых вопросах государственной политики.

Мать Франклина всегда мечтала умереть в своей комнате в Гайд-парке, чтобы ее похоронили на простом церковном кладбище, а гроб несли люди, которые много лет проработали на нее. Мы тщательно соблюли ее пожелания.

В ту же ночь, когда умирала моя свекровь, заболел мой брат Холл, у которого был маленький домик недалеко от моего коттеджа в Гайд-парке. Мы отвезли Холла в больницу Вассар в городе Покипси, и в день похорон свекрови он настоял, чтобы я перевезла его в больницу Уолтера Рида в Вашингтоне. Пройдя лечение, необходимое для службы во время Первой мировой войны, он пожелал вернуться к тем же врачам.

После похорон мы вернулись в Белый дом, как только смогли, и следующие несколько недель я провела с умирающим братом. Он был так силен, что его сердце долго сохраняло ему жизнь, когда большинство людей уже мирно кануло бы в небытие, и время от времени он узнавал меня, когда я входила в его палату. 25 сентября он умер, похороны прошли в Белом доме. Мы с Франклином отвезли его тело в Тиволи, штат Нью-Йорк, чтобы похоронить там в фамильном склепе Холлов.

Потеря брата – всегда печальный разрыв семейных уз, но в моем случае это напоминало потерю ребенка. Он поселился у нас, когда мы только поженились, и с тех пор мы с Франклином были его ближайшей семьей. Что бы с ним ни происходило, несмотря на неуемное стремление к независимости, он всегда обращался к нам. Я с большим беспокойством наблюдала, как постепенно портится его прекрасный ум. Холл был так силен физически, что был уверен, что всегда сможет вернуть себе самообладание. Его было невозможно убедить в том, что от привычки, которой человек однажды позволил укрепиться, трудно избавиться.

Мне кажется, Холлу всегда не хватало силы воли. Он обладал огромной энергией, огромной физической силой и блестящим умом, но так и не научился самодисциплине. Всякий раз, когда обязанности начинали его утомлять, он отбрасывал их в сторону, считая несправедливыми просьбы пойти на нежелательные для него уступки. В итоге его первый брак пошел прахом. Конечно, к этому привело множество факторов, но мне всегда казалось, что главным было отсутствие дисциплины и нежелание Холла идти на компромисс или меняться ради других. На самом деле он с большим трудом воспринимал любую точку зрения, кроме своей, и происходило это лишь тогда, когда его уважение к силе характера человека было глубже, чем инстинктивное желание достичь своей цели.

Вспоминая жизнь нежно любимого брата, который никогда не достигал тех высот, на какие был способен, я не могу не печалиться, зная, что он часто испытывал глубокое разочарование и огорчение из-за того, что не сумел воспользоваться своими чудесными талантами.

Печаль саму по себе и потерю любимого человека переносить тяжело, но, когда эта печаль смешивается с сожалением и осознанием, что жизнь прошла впустую, к ней добавляется оттенок горечи, который становится еще невыносимее изо дня в день. Я думаю, что именно в попытке заглушить это чувство той осенью я так усердно работала в Управлении гражданской обороны.

22 сентября, за несколько дней до смерти Холла, я согласилась взять на себя ответственность за деятельность мэра Ла Гуардиа, не только оборонную, но и союзническую, необходимую для защиты гражданского населения.

Элинор Моргенто вызвалась быть моей ассистенткой. Вскоре я обнаружила, что вся работа, которой мэр Ла Гуардиа не хотел заниматься, перешла в мой отдел. Работа на посту мэра Нью-Йорка не позволяла ему полностью посвятить себя организации гражданской обороны. После нескольких групповых встреч у меня осталось впечатление большой спешки и недостаточно продуманных решений. Начальники отделов, в том числе и я, часто не могли обсудить с ним важные вещи, которые мы надеялись уладить. Мэра больше интересовали показные аспекты гражданской обороны, такие как наличие или отсутствие в городах хорошего противопожарного оборудования, чем укрепление морального духа.

Однажды я я пригласила мистера Ла Гуардиа позавтракать со мной в моей маленькой квартирке на 11-й улице в Нью-Йорке и обсудить конкретный вопрос. Я планировала простой обед, но в самый разгар приготовлений моя горничная, работавшая у меня много лет, пришла к мисс Томпсон в расстройстве и сказала, что не может готовить для мэра. Мисс Томпсон напомнила ей, что она уже готовила для президента и что мэру легко угодить.

После обеда мэр, уходя, сказал: «Моя жена никогда не спрашивает, где я был и кого видел, но всегда интересуется, что я ел. Сегодня я могу честно сказать, что не так уж и много!»

Каждый день я проводила много часов в Управлении гражданской обороны, брала работу домой и трудилась каждую ночь. В Белом доме каждый час проводится обход, чтобы убедиться, что все в порядке. Однажды утром мой муж сказал: «Что это я слышу? Ты вообще не ложилась спать прошлой ночью?» Я работала над почтовой корреспонденцией и не следила за временем, а когда начало светать, решила, что ложиться уже нет смысла. Человек, который патрулировал дом, увидел свет под дверью моей комнаты и сообщил об этом домочадцам, а кто-то из них передал Франклину. Но я так делала не очень часто.

Вскоре я обнаружила, что мои страхи оправдались! Я не могла занять правительственную должность, даже если она была без жалованья и оплаты расходов, чтобы ко мне не придрались члены оппозиции в Конгрессе и несогласные представители нашей собственной партии. Меня не особенно волновало, что говорили обо мне, но оказалось, что любой, кого я назначала, попадал в неприятности из-за моей рекомендации, и тогда у меня появились возражения.

Надеюсь, что, несмотря на эти проблемы, хотя бы моя поездка с мэром Ла Гуардиа в ночь после Перл-Харбора оказалась полезной. Если я смогла этим дать толчок работе на Западном побережье и успокоить многие истерические страхи, преобладавшие в обществе того