– Раф, пожалуйста, скажи хотя бы что-то, – втягиваю в себя воздух, а лёгкие продолжают болезненно сжиматься от многочисленных ударов по рёбрам и животу. Флор отбрасывает грязное, в крови и в земле, полотенце и вглядывается в моё лицо.

– Ты молчишь уже полчаса. У тебя всё опухло, тебе нужно срочно отправиться в медкабинет, чтобы раны обработали. Рафаэль, прошу, подай хоть какой-то признак жизни. И время заканчивается, – жалобно скулит Флор и, опускаясь передо мной на колени, осторожно обхватывает мои ладони дрожащими холодными пальцами.

Я не помню, как мы дошли до её комнаты. Я не помню, как она обтирала моё лицо и руки. Ничего не помню, я в шоке от правды, которую она мне открыла.

– Она знает о вашем родстве? – Хриплю я.

– Да. Знает, – тяжело вздыхая, кивает Флор.

– Почему она так ненавидит тебя? За что?

– Наверное, именно потому, что мы сёстры. Точно не могу сказать, но я думаю, что Мира считает меня воровкой и причиной исчезновения матери. Да я сама узнала об этом всего год назад, хотя видела её… давно, очень давно. Мы тогда жили в многоквартирном доме, в котором внизу находилась охрана. Было лето. Нам позвонили, и мама включила просмотр видеосъёмки с первого этажа, где находилась Мира. Она требовала пропустить её, и мама бросилась к ней, забыв обо мне. Мире было около двенадцати или тринадцати лет, точно уже не помню, но я видела её, запомнила и боялась спрашивать, потому что мама вернулась и заперлась у себя. Долго кричала на кого-то по телефону, а затем пришла ко мне и запретила говорить о случившемся папе.

Флор отпускает мои руки и пересаживается на кровать, оставляя меня сидящим на стуле.

– Год назад мама сообщила мне о том, что у меня есть старшая сестра, и скоро я с ней увижусь. Мы будем учиться вместе, поэтому ей пришлось мне всё рассказать. Мама познакомилась с Эрнестом, отцом Миры, после окончания этого университета, он тоже его окончил. Их свели знакомые, мама была главой сестринства, а старшие всегда помогают в большом мире. Мама влюбилась в него, и он вроде бы тоже. Они встречались год, затем второй, но Эрнест не приглашал в гости, не знакомил с родителями, только обеспечивал и занимался с ней сексом. А потом мама каким-то образом забеременела. Эрнест обвинил её в корысти, и тогда подключились его родители. Шантажом маму заставили оставить Миру после её рождения Эрнесту, и исчезнуть. У него было множество недостойных видео, вроде того, что я недавно совершила. Мама очень испугалась и переехала в Париж. Там встретила папу, и он женился на ней, а она специально забеременела мной, потому что от страха не знала, куда податься. От мамы все отвернулись, Эрнест настроил всех против неё. Но мой папа любил её больше жизни, и до сих пор любит. А Мира… Эрнест запретил маме пересекаться с дочерью, пригрозив, что иначе он передаст все видео мужу и расскажет, что она обманом заставила его жениться на ней, и он бросит нас. Мама смирилась с потерей ребёнка, но Мира сама её нашла, – Флор замолкает, видно, как ей сложно говорить об этих чудовищных событиях.

– Мира требовала, чтобы мама вернулась к ним. Эрнест же богат настолько, что мог просто раздавить моего папу. Маме пришлось заставить Миру уйти. Она плакала. Я слышала, как мама плачет, но ничего нельзя было изменить. И вот год назад подвернулась возможность по знакомству забронировать мне место здесь. Но Мира уже была в университете, и мама предупредила меня, что моя сестра будет меня ненавидеть за то, что сделал её отец. Так всё и вышло. Я пыталась, Раф, с первого дня я пыталась объяснить ей всё, встретиться с ней, поговорить, наладить наши отношения. Но Мира уже заранее вынесла мне вердикт, а я до сих пор боготворю её, потому что она моя единственная сестра, которая винит меня во всех грехах, – девушка всхлипывает и вытирает скатившуюся слезу.

– Я…я не знаю, что ещё сказать. Наверное, мама хотела, чтобы мы встретились и, назло Эрнесту, стали ближе, узнали друг друга и полюбили. Но ты сам знаешь, чем всё это обернулось. У меня мобильный забрали, чтобы я не могла позвонить тебе. Я не хочу быть в этом сестринстве, но мама разочаровалась бы в том, что я не попыталась образумить Миру. Боюсь, что, когда она приедет на родительский день, ничего хорошего из этого не получится. Мама хочет с ней встретиться и ожидает, что я подготовлю к этому сестру. Эрнест настроил свою дочь против матери, которая страдала каждый день и каждую секунду в разлуке со своим ребёнком. Это так ужасно, мне так жаль её, мою сестру, и я ничем не могу ей помочь. Она заслуживает иметь маму, как я, а отец её лишил этого, превратив в заносчивую и избалованную стерву.

Конечно, я знал, что Эрнест та ещё сволочь, но быть настолько жестоким к той, кого он любит больше всего на свете, уму непостижимо. Да и Мира тоже хороша. Зная о том, что Флор её сестра, так жестоко поступает с ней, продав насильнику, издеваясь над ней и вымещая свою злость на невинную девушку, слишком добрую, чтобы ответить ей такой же мощной ненавистью. И ведь повторяет ситуацию с Беатой и Саммер. Мне больно и обидно за Флор, но ещё больше страшно оттого, что Миру не исправить. Отец вложил в неё столько минусов, что они никогда не перекроются плюсами. Я даже не ненавижу, мне просто её жаль. Она уже конченый человек, без будущего. Погрязшая в преступлениях и в аду, который сотворил её же отец. И я работаю на него до сих пор, когда теперь знаю правду. Он взял с меня обещание – я буду помогать во всём его дочери. Но как я могу это делать после таких, ужасающих даже для меня поступков. Я понятия не имею, как ко всему этому сейчас относиться, влип в такое дерьмо, что лучше бы меня посадили за проникновение в его дом, чем наблюдать за тем, как деградирует верхушка мировой цепочки.

– Господи, даже не представляешь, что ты сделал для меня, Раф. Я тебе по гроб жизни обязана за спасение. Да и тебя покалечили. Оливер больной урод, мне было так страшно за тебя. Сто тысяч, одуреть, какие деньги, – причитания Флор и напоминание о том, что время на исходе, внутри рождают панику. И что мне делать? Где мне взять за двадцать минут сто тысяч евро? Я не буду звонить Эрнесту и занимать у него. Он ещё хуже Скара, и я буду вечно его рабом, поэтому не представляю, как выпутаться из этого.

– У тебя есть эта сумма? – Сдавленно спрашиваю Флор.

– Откуда? Но у тебя она же есть, да? – Девушка придвигается ближе ко мне, вызывая стыд.

– Нет, Флор. У меня нет ничего, – шёпотом признаюсь я, ощущая себя так, словно стою на площади перед сотнями людей и жду казни. Это отвратительно. Унизительно. Неприятно. Я редко чувствовал себя так, но сейчас, в эту минуту, когда глаза Флор от ужаса распахиваются, вижу в них жуткий страх и приближающуюся истерику, проклиная ту ложь, в которой запутался сам.

– Я беден, Флор. Я нищий, и нет у меня богатого папочки. Я студент по программе помощи бедному населению, и Эрнест обменял моё будущее и образование на помощь его дочери и слежение за ней. Я никто, Флор, у меня нет таких денег, и не видел их никогда. Отца у меня тоже нет, есть только Эрнест, который подготовил меня за летние месяцы, приодел, научил правильно говорить и соответствовать вам. Но ты была права, я другой. Нищий, – признание даётся через силу, что я даже в глаза ей посмотреть не могу.