Человек с коричневым зонтиком знал, что выглядит нелепо. Точно так же он смотрелся бы на улице Киева, Харькова, Днепропетровска или любого другого из великого множества больших, небедных украинских городов. Однако по его виду и поведению ни за что нельзя было догадаться, что он разбирается в том, как следует одеваться, хоть чуточку лучше, чем деревенский тракторист, на которого он неотличимо походил в данный момент. Его усатая физиономия, несмотря на отсутствие наблюдателей, ради которых стоило бы ломать комедию, лучилась простодушным самодовольством по случаю того, что вот и он, наконец, сподобился лично посетить столицу «клятых москалив», чтобы, набравшись впечатлений, по возвращении ответить на все расспросы односельчан пренебрежительным «Тю!»

Глядя через исхлестанную дождем реку на Кремль, чьи золоченые купола неуместно ярко сверкали в сером, как заношенная солдатская портянка, и сыром, как та же портянка после десятикилометрового марш-броска, небе, украинец разговаривал по телефону. При этом он вертел во все стороны головой, любуясь открывающейся его взору панорамой, и продолжал самодовольно улыбаться. При взгляде со стороны могло показаться, что он делится впечатлениями от поездки с оставшейся дома пасти гусей грудастой супругой и хвастается сделанными покупками (хотя, наверное, на свет еще не родился украинец, который, взглянув на ценники в московских магазинах, не удалился бы с пустыми руками и с презрительным фырканьем: и как они тут живут, в этой своей Москве?). Но свидетель, случайно подслушавший хотя бы словечко из этого разговора, был бы повергнут в настоящий шок тем обстоятельством, что ярко выраженный украинец говорил по телефону с не менее ярко выраженным кавказским акцентом.

— Выезжаешь? — спрашивал он. — Не поздновато ли, дорогой?.. Успеешь, ты уверен?.. Что ж, я на тебя рассчитываю. Мы все на тебя рассчитываем, брат, не надо нас разочаровывать.

Окончив разговор, он немедленно набрал другой номер и сказал, немного растягивая слова на чисто московский манер:

— Общественная приемная ФСБ? Примите сигнал. Мне известно, что в Измайлово на съемной квартире прячутся террористы, которые готовят новый взрыв в метро. Кто говорит? Не валяйте дурака, дежурный, записывайте лучше адрес! Или включайте свой магнитофон, или что у вас там нынче вместо блокнота и карандаша… И бросьте эти ваши штучки, не пытайтесь тянуть время, это вам все равно ничего не даст. Брошу трубку, и сидите себе дальше сиднем. А у них в квартире целый арсенал, и один из них — Макшарип Сагдиев, находящийся в федеральном розыске по обвинению в террористической деятельности… Сагдиев, да! По буквам? Ну да, сейчас, только галоши надену! Потрудитесь заглянуть в свои ориентировки и списать оттуда… Макшарип, да! Желаю удачи.

Он прервал соединение, положил трубку на мокрый гранитный парапет и зашарил по карманам, силясь что-то отыскать. Наконец, в руках у него блеснул серебряный портсигар. Не выпуская из рук зонта, украинец закурил и еще раз с видом победителя обвел взглядом панораму московского Кремля. Затем, осененный новой идеей, включил свой дорогой фотоаппарат, повернулся к набережной и Кремлю спиной и, вытянув руку с камерой во всю длину, направил объектив на себя. Рот его растянулся до ушей, торчащая в зубах дымящаяся сигарета задралась под немыслимым углом. Простодушный гость из солнечной Украины приосанился и нажал на кнопку. Сверкнула яркая вспышка, и вместе со щелчком сработавшего затвора послышался негромкий всплеск воды. Спохватившись, рыжеусый растяпа стремительно обернулся, но было поздно: задетый локтем телефон бесследно исчез с парапета, лишь по поверхности воды расходились быстро уносимые течением круги.

— А, хай тоби грэць! — прочувствованно выругался простодушный сын украинских степей и демонстративно (на тот маловероятный случай, если за ним все-таки велось наблюдение) сплюнул в реку. — Шо ж это такое делается, люди добрые, га?

На мониторе, посредством которого дежуривший в общественной приемной ФСБ офицер отслеживал запеленгованный сигнал, мигнув на прощанье, погасла светящаяся красная точка. Поскольку это произошло на набережной, не нужно было долго ломать голову, чтобы догадаться, куда подевался так ловко, в считанные секунды, засеченный мобильник. Это происшествие не означало ничего, кроме того простого факта, что звонивший — не дурак и имеет хотя бы отдаленное представление о том, как в небезызвестном учреждении принимаются анонимные телефонные звонки. Сам же звонок, как обычно, мог оказаться либо ложным, либо истинным, и реагировать на него следовало тоже как обычно, в установленном порядке.

Что и было сделано.

Утопив телефон, гость столицы двинулся вдоль набережной более или менее в сторону Лубянки. Погода не особенно располагала к пешим прогулкам, но он ее почти не замечал. Хотя его глуповатая улыбка была всего лишь одной из множества масок, в глубине души он действительно был доволен собой, поскольку в очередной раз заставил события разворачиваться так, как это было выгодно ему. Его всегда отличал творческий подход к выполнению заданий, и он не ленился украшать простой и недвусмысленный рисунок своей работы маленькими, но яркими штрихами вроде взрыва бытового газа в Одинцово или вот этого телефонного звонка.

В измайловской квартире остался этот старый наркоман из Дагестана. Когда его возьмут за жабры и обнаружат оружейный склад под кроватью, ему волей или неволей придется заговорить. Конечно, себя он постарается по мере возможности выгородить, а вот о Саламбеке Юнусове расскажет все, что знает. Каждое произнесенное им слово будет правдой, и это будет точно такая же правда, как если бы Макшарип взялся пересказывать следователям биографию главного героя увиденного накануне театрального спектакля или кинофильма. Он будет предельно искренен и не солжет ни словом, но к истине его правдивый рассказ не будет иметь ни малейшего отношения — так же, как словосочетание «Саламбек Юнусов» не имеет и никогда не имело отношения к реально существующему, живому человеку.

Что до утопленного телефона, то о нем фальшивый украинец больше не вспоминал: в карманах пиджака у него лежали целых два запасных.

* * *

Мотор грузовика работал уверенно и ровно, под ветровым стеклом раскачивался и приплясывал веселый чертик из черной, приятной на ощупь резины. Глеб давно не видел ничего подобного — нынче на этом месте если что и висит, так «елочка» освежителя воздуха или, если речь идет о кабине большегрузного трейлера, один из многочисленных сувенирных вымпелов с названиями городов, в которых побывал водитель-дальнобойщик.

Помимо чертика, в кабине имелось великое множество старых, запиленных компакт-дисков, которые сплошным рядом опоясывали ветровое стекло по периметру. Очевидно, хозяин машины либо исповедовал получившую в недалеком прошлом широкое распространение в шоферской среде дикую теорию, согласно которой компакт-диски будто бы способны отразить луч милицейского радара, либо находил это красивым. Упомянутая теория не подлежала ни критике, ни обсуждению; насчет красоты Глеб также испытывал определенные сомнения, а вот обзор данное украшение сокращало существенно, так что, усевшись за руль, он первым делом повыдергивал из-под резинового уплотнителя и побросал на пол все диски с левой стороны стекла.