Из расхлябанного, разбухшего от постоянной сырости шкафчика под мойкой уважаемый Саламбек извлек трехлитровую банку. Банка была грязноватая, но сейчас это не имело значения. Он положил в раковину одну из разделочных дощечек и поместил сверху пьезоэлектрическую зажигалку. Затем попытался установить поверх зажигалки пустую банку, но, как и следовало ожидать, не преуспел: банка соскальзывала, заваливаясь то вправо, то влево и выталкивая из-под себя зажигалку.

Долго искать решение этой несложной инженерной проблемы не пришлось. Юнусов снял со стены вторую дощечку и накрыл ею зажигалку, соорудив что-то вроде фанерного сэндвича с пьезоэлектрической начинкой или грубого деревянного подобия щепоти.

Теперь пристроенная поверх этой конструкции банка стояла под небольшим углом, но достаточно прочно. Юнусов повернул кран таким образом, чтобы вода из него капала в банку, засек время по наручным часам и отправился пить кофе. Гуща уже осела, и он с наслаждением и без недостойной спешки воздал должное своему любимому напитку.

Часы показывали четверть восьмого. Спешить было некуда, до запланированной акции оставалось больше четырех часов, но ему не хотелось оставаться в этой клопиной норе хотя бы на одну минуту сверх необходимого срока. А необходимый срок, хвала Аллаху, уже истек, да и образ гостя из самостийной Украины еще требовал обкатки и проверки в полевых условиях. Так почему бы не совершить продолжительную пешую прогулку по столице? Правда, снаружи моросил обещанный синоптиками дождик, но что с того? Саламбек Юнусов не сахарный, а плохая погода только усилит психологический эффект от акции: умирать неприятно и под ярким солнцем, но истекать кровью, лежа в грязной луже среди чьих-то плевков и размокших окурков — что может быть страшнее и гаже?

Он сходил в комнату, где на стене, резко контрастируя с убогой обстановкой и сваленными по углам баулами, красовался большой плазменный телевизор, открыл первую попавшуюся сумку и взял оттуда несколько тряпок. Вернувшись на кухню, вооружился большой плоской отверткой, взгромоздился на табурет и, поковырявшись с минуту, сумел снять замазанную толстым слоем побелки решетку вентиляции. Решетка выскользнула у него из руки и с жестяным дребезгом завалилась за плиту. Доставать ее оттуда никто, разумеется, не стал. Юнусов плотно забил вентиляционную отдушину принесенной из комнаты одеждой, спрыгнул на пол, прошел в туалет и, встав ногами на унитаз, проделал ту же операцию со здешней отдушиной.

Потом он сварил и выпил еще одну чашку кофе и выкурил еще одну сигарету. Разжигать плиту пришлось обычной зажигалкой, и он слегка обжегся. Воды в банке было уже почти до половины, и пока ничего не происходило: лежащая под углом разделочная доска меняла угол приложения силы, ослабляя давление на клавишу пьезоэлектрической зажигалки. Это было просто превосходно: чем больше пройдет времени, тем сильнее грянет буря…

Треск электрических разрядов послышался из кухни, когда он, стоя в ванной, повязывал перед зеркалом широкий, как лопата, кричащей расцветки галстук. Юнусов посмотрел на часы. С того момента, как на дно банки упала первая капля, прошел почти час.

Он завершил туалет, с головы до ног опрыскавшись дешевым одеколоном, который вонял, как клопомор, проверил в карманах деньги и документы и вернулся на кухню. На нем был светлый, зеленоватого оттенка летний костюм с розовой сорочкой и полосатым сине-красно-зеленым галстуком, на груди болтался довольно дорогой цифровой фотоаппарат с функцией видеосъемки. Черные туфли резали глаз своей явной неуместностью, а в опущенной руке, довершая нелепый портрет и придавая ему мрачноватый сюрреалистический оттенок, виднелся ржавый топор, едва держащийся на рассохшемся топорище.

Юнусов положил топор на плиту и вынул из раковины почти полную банку. Зажигалка перестала трещать. Уважаемый Саламбек опорожнил банку в унитаз и вернул ее на место. Капли застучали по дну, время пошло. Юнусов взял топор, размахнулся, придерживая свободной рукой висящий на груди фотоаппарат, и ударил топором по резиновому шлангу, соединявшему плиту с газовой трубой. Перерубив шланг, тупое лезвие глубоко вошло в штукатурку, засыпав плиту известковой пылью и крошками. Послышалось сердитое шипение, резко запахло газом.

«Почти час, — кладя топор обратно на плиту, подумал он. — Разнесет все к чертовой бабушке!»

— Дуже добре, — повторил рыжеусый украинец и вышел, старательно и плотно закрыв за собой дверь кухни.

Через секунду в прихожей дважды щелкнула пружина запираемого замка, послышались удаляющиеся по лестнице шаги, и в квартире наступила тишина, нарушаемая лишь невнятным бормотанием телевизора этажом ниже, стуком падающих в банку капель и змеиным шипением растекающегося по кухне газа.

* * *

Глеба разбудила трель мобильного телефона. Рингтон был знакомый, но не его; это, в принципе, означало, что на звонок можно не реагировать и продолжать спать, но внутренний хронометр подсказывал, что это не самая лучшая идея. Сиверов открыл глаза, посмотрел на часы и сел: было начало десятого, он уже почти опоздал.

Федор Филиппович, сидя в кресле у окна, разговаривал по телефону. Сквозь планки жалюзи сочился серенький пасмурный полусвет, снаружи доносился ровный шорох дождя в кронах старых лип и неторопливый перестук капель по жестяному карнизу. Судя по этому звуку, дождь был несильный, но зарядил надолго.

Встретившись взглядом с Глебом, генерал коротко кивнул в знак приветствия и демонстративно покосился на часы. Сиверов кивнул в ответ, встал и отправился заряжать кофеварку.

Пока она сипела и пыхтела, он успел наскоро умыться. Побриться тоже не мешало бы, но Глеб не любил бриться наспех, да и тем, с кем он собирался нынче встретиться, на его внешний вид было наплевать с высоты птичьего полета — как и ему на них, если честно.

Генерал говорил по телефону — вернее, не столько говорил, сколько слушал. Вид у него при этом был мрачный и недовольный — то ли от недосыпания, которое в его возрасте переносится уже не так легко, как в молодые годы, то ли от чего-то другого. Глеб налил себе кофе и сделал вопросительный жест в сторону Федора Филипповича. Тот отрицательно качнул головой, и Сиверов с горячей чашкой в обнимку вернулся на диван.

— Да, я все понял, — резко сказал в трубку Федор Филиппович. — Держите меня в курсе. Отбой. Вот подонок! — добавил он, обращаясь к Глебу.

— Не я, надеюсь? — осторожно уточнил тот, прихлебывая кофе.

— Ты тоже хорош, и я с тобой заодно. Оба мы хороши, но я говорю о Юнусове.

У Глеба возникло очень неприятное чувство: похоже, он проспал даже сильнее, чем думал до сих пор. Намного сильнее.

Неужели его все-таки обвели вокруг пальца, и теракт в метро состоялся, пока он беззастенчиво дрых на диване?!

— Что стряслось? — спросил он еще осторожнее.

— Взрыв бытового газа в Одинцово, — сообщил генерал, и у Глеба чуточку отлегло от сердца. — Только что, буквально полчаса назад.

Глебу захотелось спросить, при чем тут Юнусов, но он промолчал: раз уж Федор Филиппович начал говорить, он и без понуканий скажет все, что считает необходимым сказать. А того, что, по его мнению, необходимым не является, не скажет, сколько ты его ни понукай…