На этот раз общая змея не разбилась на три змейки. Так и продолжала идти единым шагом, устремляясь к центральной аллее.

– Озерный квартал, – прошептала Миа.

– Да.

Выпив яд, мы отказались от сопротивления, целиком доверились Азгалике и личинам. Задавать вопросы или отказываться от перехода в Озерный квартал было поздно.

Цветущая аллея. Шорохи шагов.

Дорожка расширилась. Стена каменных туй осталась позади. Оглянувшись, я увидел, что с этой стороны она была покрыта густыми карминовыми сполохами, будто деревья горели. Бледно подсвеченные изнутри, они, казалось, дымили. Тяжелые серые клубы поднимались над макушками, устремлялись к небу и полностью отгораживали квартал от остального мира.

– Что это? – спросил я.

– Маон-Гор Най. Предвестник Бауренгорда, – прошептала Миалинта и крепче стиснула мою ладонь.

Перед нами, освещенные факелами и заревом каменных туй, вставали гостевые дома. О том, что это были именно здания, а не скальные останцы, можно было лишь догадываться. Их целиком затянуло густой растительностью. Не осталось ни веранд, ни козырьков, ни кровли. Плотные темно-зеленые бугры.

Наша процессия неспешно двигалась между ними. Почувствовав, что шаги становятся на удивление мягкими, я посмотрел под ноги и увидел, что брусчатку здесь покрывал мох.

Идти становилось сложнее. Шанни погружалась в мох по щиколотку. От каждого ее шага расступалась темная влага, в которой угадывалось мельтешение не то крупных червей, не то крохотных змеек. Сзади кто-то вскрикнул. Кажется, Эрза. Она тоже увидела. Запричитал Гром. Но у нас не было выбора. Оставалось надеяться, что гронды и брючины цаниобы не пропустят паразитов.

Черный свод тяжелого неба. Затхлый, полный гнилостных ароматов воздух. Перекаты утробных, едва различимых звуков. Озерный квартал был подобен громадной гробнице. Я бы назвал его Чревом смерти, а не Родником Эха, что бы там ни имел в виду Пилнгар. Старик… Мертвый, так и не дождавшийся возможности задать свой вопрос.

Вокруг не осталось ни земли, ни брусчатки. Только мох, в котором копошилась, клубками перекатывалась живность. Я старался не смотреть под ноги. Вздрагивал всякий раз, как вспоминал, что личины идут босиком. Слышал, как напряженно дышит Миа.

Волнистое поле влажного мха и глыбы пожранных домов – уродливые холмы на тех местах, где когда-то отдыхали гости Лаэрнора. Не верилось, что еще каких-то тридцать лет назад тут цвела жизнь. Люди тянулись к Пластине молодости, уверенные, что она вдохнет в них счастье. Улыбались, смеялись. Ходили там, где сейчас шел я. Шутили и наслаждались здоровьем, молодостью омытой кожи. Стараясь забыться, я вызывал в памяти их образы, будто сам видел их когда-то. Хотел почувствовать их беспечность, уверенность в неизменном, необоримом счастье. Но всякий раз в светлые образы девушек, смеющихся, убегающих друг от друга по мягким полянам зеленой травы, врывался смрад действительности: я видел, как их тела облезают струпьями, как опадают волосы, как раскрываются кровоточащие язвы…

Так не должно быть…

Огненная змея раскрыла пасть, затем стала рваться на два ровных лоскута – личины с факелами, не сбиваясь с тягучего шага, разделились, разошлись по сторонам.

Вскоре я увидел озеро.

«Вот тебе и даурхатт». Возможно, люди были правы, подозревая, что за стенами каахнеров некогда обитали калурги.

Черная гладкая поверхность. Ни единой морщины. Вода такой не бывает. Полотно сажи, копоти, растянутое на тридцать или сорок саженей. А в нем – крона потонувшего в озере дерева. Ветви, будто слепленные из жженого тряпья, из омертвевших конечностей гигантских животных. Ни единого листка, ни единой почки. Расставив переплетение черных культяпок, крона мирно покоилась в середине полотна, как мертвый островок.

Мы сгрудились на берегу. Рядом встали Азгалика, Шанни и две женщины с факелами.

Остальные личины расходились вокруг озера.

– Если… – послышался шепот Эрзы. – Если я изменюсь… Я… Ты знаешь, что делать. Понял?

Молчание.

– Понял?

– Да, – ответил Нордис.

– Не беспокойся. Я ему помогу, – нервно хохотнул Гром. – Мы тут все с радостью тебе поможем.

Ожидание затягивалось. Я смотрел на кромку мха, за которой начиналась гниль озерных вод. Пробовал вызвать видение, надеясь заметить важную, скрытую от глаз деталь. Ничего не получалось. Волнение не позволяло сосредоточиться. Но я и сейчас улавливал серебряные нити. После видения в доме Пилнгара они так и не покинули меня.

– Что теперь? – спросил я.

Дышать было тяжело. Воздух напомнил Бортлин-Гир, Тихий дол. Удивительно, но Лаэрнорский лес с его маргулами, мокрецами и блужданием среди вывернутых холмов сейчас представлялся чем-то почти уютным, гостеприимным и бесконечно далеким, будто нас отделяло не меньше года. «Времени нет. Часы отмеряют движение материи, не более того. Изменение этой материи. Непрерывная цепочка причины и следствия». В последние дни действительно многое изменилось. Движение материи… Я начал понимать слова Пилнгара.

– Здесь мы расстанемся, – произнесла Шанни.

Я и не подумал смотреть на нее. Сразу повернулся к Азгалике. Чужой, темный взгляд. И все же… в нем угадывалась грусть. Возможно, меня обманывали блики огней.

– Жаль, – добавила Шанни.

– А уж нам-то как жаль, – пробурчал охотник.

Ты обещал нам умиротворение, – продолжала Азгалика. – Я тебе не верю. Не верила тогда, не верю сейчас. Но если все истинно, то не в моей власти что-либо изменить. Я лишь песчинка против бури, сметающей планеты. Но пусть это будет еще одно испытание. Мое последнее слово, обращенное в пустоту.

Личины с факелами остановились. Они теперь с равными промежутками, по колено утопая во мху, стояли вокруг озера. Под полами их одежд угадывалось движение – по ногам женщин снизу вверх струились тонкие веревки змей. Змеи наполняли их, расползались по телу. Я невольно переступил, опасаясь, что и по моим брючинам кто-нибудь ползет, но нами змеи не интересовались.

– Я больше тебя не увижу. – Азгалика смотрела на меня. – Но ты меня еще повстречаешь. И хочу заранее извиниться за ту пощечину. – Старуха улыбнулась с неожиданной мягкостью, человечностью, словно на мгновение в ней проснулась женщина, которой она когда-то была – еще не вырожденная лигуром. – Но ты и сам знаешь, что заслужил ее. Прощай.

Я отчего-то уверился, что в этих словах непременно прозвучала бы нежность и мягкая печаль, если б их произнесла сама Азгалика.

– Объясни… Объясни, что тут происходит. Что случилось с Лаэрнором? Что случилось с тобой и со всеми этими людьми? – Я не желал прощаться со старухой. – Подумай сама! Чем больше мы знаем…

– Всему свое время. В Авендилле найдешь ответы. Если сделаешь то, что должен, узнаешь судьбу и Лаэрнора, и мою, и каждого из тех, кого к себе притянул Пожиратель. Слушай. Смотри. И все поймешь.