Азгалика отступила. Две личины с факелами шагнули вперед, в озеро.

Сзади о чем-то зашептались Эрза и Феонил. Послышалось ворчание Громбакха, обращенное к Тенуину. Миалинта опять сжала мою руку.

Личины с каждым шагом погружались в темную гущину воды. На ее поверхности не обозначилось ни волнения, ни ряби. Мы, затаившись, ждали.

Вода поднялась женщинам до груди. Они не останавливались. Шли вперед. Наконец погрузились их плечи. Их головы. Я ждал, что сейчас зашипят гаснущие факелы, но они опустились легко и безропотно.

Мы с Миалинтой шагнули следом.

– Стой… Не надо, – донеслись голоса Грома и Эрзы.

Это нас не остановило.

Все личины вновь единым трубным голосом возвестили упокой. Подняли руки. Звук вибрировал, наполнял воздух. Полыхавшие стены каменных туй усилили свой жар. Призрачные всполохи теперь срывались с макушек деревьев, уходили под низкое небо, освещали его, и я увидел, что оно затянуто тугим переплетением черных облаков дыма.

«Маон-Гор Най. Предвестник Бауренгорда».

Первый шаг. Гронда, не чувствуя сопротивления, по щиколотку погрузилась в воду. Черное полотно не вздрогнуло. В ногах не появилась влажность. Еще один шаг. Подошва уверенно встала на твердую поверхность. Еще два шага. Я почувствовал под водой ребро ступени. Осторожно провел по нему грондой. Выставил ногу дальше. Опустил. Да, это были ступени.

Миалинта не отставала. Шла рядом. Не выпускала моей руки.

Кажется, клубившееся дымом небо опустилось еще ниже.

Гул десятков голосов не прерывался. Сливался с гулом сердца в голове. Растворялся, поглощал все вокруг. Становился тяжелее и плотнее воздуха.

Еще несколько шагов.

Еще несколько ступеней.

Черное полотно теперь лежало перед моим лицом. Оно касалось подбородка, но я его не чувствовал.

Еще один шаг. Мы погрузились.

Но в озере не было ни воды, ни жижи. Черная пленка осталась над головой. А перед нами, высвеченный двумя факелами, открылся котлован.

По центру котлована высилась колонна узловатого, бугристого ствола, собранного из черных стволов поменьше, туго переплетенных, обмазанных липкой гущиной. Выродившаяся хвойная сегордилла… Ее крону мы видели над озером. Здесь же не было даже ветвей. Только толстые щупальца корней в основании; они поднимались из углубления, заполненного серебристой жидкостью. Все дерево росло из этой чаши на дне давно опустевшего Гусиного озера.

Дно котлована было ровным, темным. Стены – такие же темные и ровные и только снизу, по кромке, будто присыпанные не то землей, не то камнями.

Гул не проникал через полотно над головой. Внутри оказалось тихо. Мы продолжали спускаться. За нами не спеша входили остальные: Тенуин и Теор – первые, Эрза и Феонил – последние. За ними – Шанни.

И с каждой ступенькой я отчетливее видел, как в пространстве вокруг проступают нити ячеек. Не было ни пульсации, ни отрешения. Сеть проступала сама по себе. Я даже подумал, что их появление никак не связано с моим браслетом и здесь открывается для всех, поэтому спросил Мию:

– Ты видишь?

Спросил и не услышал своего голоса. Только легкий гул в ушах. Это было странно. Не так, как в тумане Багульдина, нет. Как в воде…

Миалинта тоже что-то сказала, но я едва различил сдавленный звук и заметил, как из ее рта срываются прозрачные, почти не заметные пузыри. Срываются и торопливо поднимаются вверх, к черному полотну поверхности.

– Что это? – Я старался говорить громче.

Миалинта приложила палец к моим губам и качнула головой. Больше я не пытался заговорить.

Две личины ждали внизу. Стояли у основания лестницы. Я пригляделся к тому, как горят их факелы, но не увидел ничего особенного. Огонь колыхался привычными всполохами, отбрасывал привычные желтоватые блики. Дым от факелов пах привычной гарью.

Сойдя с последней ступени, я понял, что дно покрыто перегноем старых листьев. Провел грондой и замер. Под слоем гнили лежала зеленая гладкая плита. Застывший пласт глубинного моря. С вкраплением водорослей, панцирных обитателей, щупальцев и усиков. Пронизанный глухими солнечными лучами. С переливами желтого, розового.

«Даурхатт…»

Миалинта тоже увидела. Ярко-синие радужки и… Казалось, ее волосы, да и все тело, издают золотистое свечение – его не могла сдержать даже плотная ткань цаниобы.

Еще несколько шагов сквозь затхлые, тягучие сумерки.

Серебристые ячейки окрепли. Появились обрывки струн. Я оглядывался, стараясь увидеть и другие фрагменты проступавшей сети. Заметил, что снизу земляные стены котлована украшены каменными плитами, которые сверху мне показались насыпью. На плитах – то ли барельефы, то ли поставленные в ряд статуи. Не получалось разглядеть деталей. Света двух факелов было недостаточно. Я хотел подойти к ним поближе. Миалинта удержала мою руку. Помедлив, зашагала вместе со мной.

Когда до стены осталось не больше десяти шагов, я замер.

Это были не барельефы. Не статуи. Это были люди. Женщины, покрытые витками темного плюща. Личины. Обритые наголо, с повязками на глазах. Когда мы приблизились, среди личин началось движение. Перевитые растениями тела стали шевелиться. Раскачиваться, поднимать руки. Они танцевали в замедленном танце, будто погруженные в воду – неестественно изгибаясь, складываясь, как едва бы мог сложиться самый гибкий из людей. Порой их танец сливался в неясные разводы тумана, клубился, выкручивался медленными завихрениями, затем вновь обретал раздельные образы безликих людей.

Миалинта потянула меня к лестнице – туда, где столпились остальные.

Шанни, отделившись от личин с факелами, неспешно шла к дереву посреди котлована. Повязка на глазах не мешала ей уверенно выбирать направление.

Посмотрев друг на друга, все, не сговариваясь, натянули капюшоны цаниоб. Понимали, что сейчас должно что-то произойти. Бурнус Тенуина был в боевой готовности еще во время испытания в доме Пилнгара.

Мы с Миалинтой первые шагнули за Шанни. Остальные к нам присоединились. И теперь шли гурьбой, не желая растягиваться.

Чем ближе становился ствол дерева, тем больше он напоминал уродливую, сочащуюся черным гноем опухоль. Вскоре я разглядел, что его массивные корни слеплены из человеческих тел. Обнаженных, с почерневшей кожей, покрытых коростами и одеревеневшими язвами. Словно кто-то расплавил оловянные фигуры и наскоро, резким недовольным движением смешал их в одну кучу, где плавленая плоть частично образовала единую массу, а частично сохранила различимые части тел: руки, ноги, плечи, головы… Там были лица. Женские лица, покрытые сигвами. Сигвы знатных родов. Черноиты. Те самые. Скованные в одну нерушимую цепь, навсегда привязанные к озеру и его Пластине молодости.

Шанни остановилась в пяти шагах от кромки внутреннего озерца, из которого росло дерево. Странная студенистая жидкость. Я бы подумал, что это очередная пелена, под которой ничего нет, но поверхность озерца шевелилась, будто жидкость в нем вскипала.