— Не учите меня, — проворчал майор. — Он ведь российскийгражданин.

Значит, должен отвечать по нашим законам.

— Отвечать? — изумился Дронго. — Вы хотите опозориться передголландцами? Хотите арестовать его за интимные отношения с мсье Кристу? Какойидиотизм… Нельзя арестовывать человека за то, что он хочет встречаться с другимчеловеком. Наша постыдная статья за мужеложство — это позор всегоцивилизованного мира. Неужели вы не понимаете, что здесь не было никакогопринуждения? Уголовной ответственности подлежат сношения с несовершеннолетним,либо совращение, либо насилие. Какой из этих пунктов вы собираетесь применить?

— Не кричите, — сказал Шевцов. — Они могут нас понять.

— Они вас никогда не поймут, — усмехнулся Дронго. — Этоневозможно.

Кроме того, мы находимся на голландской территории.

— Ладно, — пробормотал Шевцов, — заканчиваем. Черт с ними.

Майор повернулся и вышел из комнаты. Комиссар вытащилтрубку, но, вспомнив про табличку, снова сунул ее в карман.

— Извините нас, — сказал Вестерген, — мы, кажется, ошиблись.

— Ничего, — пожал плечами француз, — я вас понимаю.

Все вышли в коридор. Лукин вопросительно посмотрел наДронго. Тот промолчал. Они спустились вниз в холл и вышли из отеля. Уже сидя вмашине, Дронго повернулся к Лукину:

— Почему такой мрачный? Что случилось?

— Можно вопрос?

— Конечно, можно, — кивнул Дронго.

— Зачем вы защищаете такую мерзость? — спросил Захар. — Каквы можете?

Неужели вам нравятся такие отношения?

— Это сложнее, чем ты думаешь, Захар, — вздохнул Дронго. —Странно…

Ты такой молодой и настолько нетерпимый. Дело не в том,нравятся мне их отношения или не нравятся. Лично я убежденный женолюб, то естьпридерживаюсь традиционной сексуальной ориентации. Более того, осуждаю такназываемые нетрадиционные отношения. Но это не значит, что нужно арестовыватьлюдей за подобные связи. Ни в одной цивилизованной стране такого нет.Совращение несовершеннолетних — другое дело. А интимные отношения двух взрослыхлюдей никого не должны интересовать. Понимаешь, Захар, нетерпимость кинакомыслию — это просто дикость. Так недолго додуматься и до того, что начнутрегулировать и отношения между мужчиной и женщиной — станут, например,объяснять, какие позы хороши, а какие противоестественны. По-моему, смешно.

— А мне не смешно, — заявил Захар. — Вы знаете, что у нас вМоскве творится. Какое засилье «голубых». И такой человек, как вы, поощряетэтот разврат?

— Ты ничего не понял, — усмехнулся Дронго. — Я же тебеобъяснил: свобода либо есть, либо ее нет. Не бывает немного свободы. Ты можешьосуждать интимные отношения мужчины с мужчиной, тебе может не нравиться втрадиционном сексе оральный или анальный секс, тебе могут быть противнымазохисты и садисты, но в любом случае, если есть добрая воля двоих, ты неимеешь права вмешиваться.

Говорят, что в сексе идеальный вариант — это встреча садистас мазохистом.

Представляешь, как подобное выглядит со стороны? Но им обоимэто доставляет удовольствие. Пусть и противоестественное с точки зрениянормальных людей. Мы сейчас находимся в стране, где разрешено даже употреблениенаркотиков, где наркоманам бесплатно выдают шприцы. Я не думаю, что все такпросто. И не уверен, что подобная свобода нужна большинству людей. Но это иесть та самая свобода, в которой не может быть ограничений. Тебе могут ненравиться отношения Кристу и Кирилина, но это не значит, что ты можешь сажатьих за это в тюрьму.

Нужно уважать свободу других людей, вот, собственно, и все.

— Мне трудно принять подобные принципы, — признался Захар.

— Согласен, — кивнул Дронго. — Это всегда трудно.

Они свернули к «Гранд-отелю», где остановились еще троегостей из Москвы. Подъехали к отелю в половине одиннадцатого. Все тотчас жевыскочили из машин и взбежали по ступенькам. Помощник комиссара вошел первым.Он подбежал к стоявшей за стойкой молодой женщине.

— Мы из полиции. — Он показал удостоверение. — у вас вчераостановились трое мужчин. Они прилетели из Москвы. Вот их фамилии.

Женщина взяла список и ввела данные в компьютер. Потом сулыбкой сказала:

— Весьма сожалею, но они уже уехали. — Когда? — спросилпомощник.

— Полчаса назад, — улыбнулась она заученной улыбкой. —Рассчитались и уехали. Тридцать минут назад.

— Это они, — пробормотал Дронго. — Я был уверен, что этоони.

Марсель лежал на полу гостиной, и кровь впитывалась вдорогой голубоватый ковер, так удачно подобранный в тон мебели. На размышленияоставались считанные секунды. Еще немного — и будет поздно, убийца уйдет. Ведьон уже сделал свое дело, отстрелялся.

Я вскочил с пола и бросился к убитому. Перевернул его наспину и осмотрел. Никаких сомнений — стреляли из снайперской винтовки соптическим прицелом. Я приподнял голову. Конечно, стреляли из соседних домов,находившихся напротив. Черт возьми, почему я не догадался задернуть занавески?Вероятно, убийца увидел человека с пистолетом и решил, что это и есть ДмитрийТруфилов.

Но как убийца оказался в доме напротив? И кто это мог быть?

Сибилла же словно окаменела. Похоже, она еще не до концаосознала тот факт, что Марселя убили. Я схватил пистолет и бросился к выходу.

— Не вызывай пока полицию, не вызывай! — крикнул я, выбегая.

Уже в лифте я подумал, что мне нужно было подскочить кСибилле и дать пощечину. Или хорошенько встряхнуть ее. Но я терял секунды.Терял драгоценные секунды. Главное качество профессионального убийцы — это неумение стрелять, а умение уходить с места происшествия. Исчезать как можнобыстрее. Если бы убийца стрелял где-нибудь в Москве или Тамбове, я бы даже непобежал в его сторону.

Совершенно ясно, что я бы все равно опоздал. Когда убийцаоткрыл огонь, я упал на пол. Отстрелявшись, убийца, как правило, бросает оружиеи уходит. На это требуется десять-пятнадцать секунд.

Но сколько же времени прошло? Я поднялся, осмотрелся,подбежал к убитому и перевернул его на спину. Осмотрев труп, взглянул на дом,откуда стреляли. Потом схватил пистолет, крикнул что-то Сибилле и выбежал вкоридор.

Вызвал лифт, добрался до первого этажа и выбежал на улицу.По самым скромным подсчетам, у меня ушло на все это секунд тридцать пять —сорок. Возможно, сорок пять. Итого сорок пять секунд потерянного времени. Этодаже немного. Это бездна времени — опытный киллер давно бы ушел. И все же… Всеже он еще не ушел.