– Нет.

– Я тебе расскажу. – Нэчжа скатал в ладонях глинистый шарик. – Однажды в давние времена после рождения земли Нюйва почувствовала себя одиноко.

– А как же ее муж Фу Си?

Рин знала только миф об обоих супругах – Нюйве и Фу Си.

– Наверное, куда-то уехал. В легенде о нем не упоминается.

– Да, конечно.

– В общем, Нюйве было одиноко, и она решила создать людей, чтобы населили землю и составили ей компанию. – Нэчжа вдавил в глиняный шарик ногти. – Первых людей она делала очень тщательно. С тонкими чертами, в прекрасных одеждах.

Рин сообразила, куда он клонит.

– То есть, аристократов.

– Именно. Благородное сословие, императоры, воины – в общем, всю знать. Но потом богине надоело это занятие, оно отнимало слишком много времени. И вот она просто взяла веревку и начала разбрызгивать грязь во все стороны. Так она создала сотню кланов Никана.

Рин сглотнула. В горле стоял мерзкий кислотный привкус.

– На юге эту легенду не рассказывают.

– Почему, как ты думаешь? – поинтересовался Нэчжа.

Рин на мгновение задумалась. А потом рассмеялась.

– Потому что мой народ – это грязь, – сказал она. – А вы по-прежнему хотите позволить ему управлять страной.

– Я не считаю народ грязью. Просто он еще не обрел окончательную форму. Необразован и неотесан. Не знает лучшей жизни, потому что ему не дали возможности узнать. Но Республика придаст людям форму и сделает более утонченными. Такими, какими они и должны быть.

– Ничего не выйдет. – Рин взяла комок глины из рук Нэчжи. – Люди никогда не станут чем-то другим. Север не позволит.

– Это не так.

– Это ты так считаешь. Но я видела, как действуют власть имущие. – Рин раздавила глину пальцами. – Дело не в том, кто ты, а в том, каким тебя представляют. Если тебя считают грязью, ты ею и останешься. Всегда.

– Да ты шутишь, – сказал Рамса.

Рин покачала головой, и от этого движения в висках запульсировала боль. В резких лучах утреннего солнца Рин глубоко раскаивалась в том, что напилась, теперь стало еще трудней сообщить цыке, что их расформировали.

– Меня понизили в должности по приказу Цзиньчжи.

– А как же мы? – спросил Рамса.

Рин непонимающе уставилась на него.

– А что насчет вас?

– Нам-то что делать?

– Ну… – Рин закрыла глаза, пытаясь вспомнить. – Вы получите другие назначения. Тебя вроде переведут на «Гриф», а Суни и Бацзы – на корабль-башню…

– Нас разлучат? – спросил Рамса. – Да пошли они в задницу. А мы не можем просто отказаться?

– Нет. – Она прижала ладонь к раскалывающейся голове. – Вы ведь солдаты Республики. И должны подчиняться приказам.

Рамса ошарашенно уставился на нее.

– И это все?

– А что еще ты хочешь услышать?

– Хоть что-нибудь! – вспыхнул Рамса. – Что угодно! Мы больше не цыке, и ты просто смиришься с этим, подняв лапки кверху?

Рин хотелось заткнуть уши руками. У нее совсем не осталось сил. Вот бы Рамса убрался и сам передал новости другим цыке, а она наконец прилегла бы и заснула, ни о чем не думая.

– А кому какая разница? Цыке не играют роли. Считай, что умерли.

Рамса схватил ее за грудки. Но он был таким тощим, таким мелким, даже ниже Рин, и выглядел смешным.

– Да что с тобой такое? – спросил он.

– Хватит, Рамса.

– Мы пошли воевать ради тебя. Потому что верны тебе.

– Не преувеличивай. Вы пошли воевать ради серебра провинции Дракон, тебе к тому же нравится все взрывать, а в других частях империи нас разыскивают как преступников.

– Я остался с тобой, считая, что мы держимся друг за друга. – Рамса как будто был готов расплакаться, и выглядело это до того нелепо, что Рин чуть не рассмеялась. – Мы всегда должны быть вместе.

– Ты даже не шаман. Тебе нечего бояться. С чего ты так переполошился?

– А почему не переполошилась ты? Алтан назначил тебя нашим командиром. Защищать цыке – твой долг.

– Я не просила назначать меня командиром, – окрысилась Рин. Сделав ее командиром, Алтан воззвал к ее чувству долга, о котором Рин не хотела вспоминать. – Понятно тебе? Я не хочу быть вторым Алтаном. Просто не могу.

Чем она занималась, став командиром? Поранила Юнегена, оттолкнула Энки, наблюдала за смертью Агаши и позволила Дацзы дать себе такого пинка под зад, что теперь даже не может называться шаманом. Рин позволила цыке принять несколько ужасных решений. Им будет лучше без нее. Рин раздражало, что они этого не видят.

– Почему ты не злишься? – спросил Рамса. – Почему не выходишь из себя?

– Я выполняю приказ.

Она могла бы разозлиться. Могла бы воспротивиться приказу Цзиньчжи, возмутиться, как всегда. Но гнев помогал, только прорываясь пламенем, а Рин больше не могла вызвать огонь. Без него она не шаман, не настоящая спирка и уж точно ничего не стоит как воин. У Цзиньчжи не было причин прислушиваться к ней и уважать.

А теперь она уверилась, что больше никогда не сумеет вызвать огонь.

– Ты могла хотя бы попытаться, – попросил Рамса. – Пожалуйста.

В его голосе тоже не осталось гнева.

– Собери вещи и сообщи остальным, – велела она. – В десять вы должны быть готовы.

Через несколько недель перед Республикой капитулировали последние твердыни провинций Заяц и Овца. Их наместников отправили в Арлонг в кандалах, вымаливать прощение Вайшры. Во всех городах и деревнях провели голосование.

Когда население решало присоединиться к Республике – а исход всегда был таким, потому что в противном случае казнили бы всех мужчин старше пятнадцати лет, – оно становилось частью военной машины Вайшры. Женщины шили военную форму и ткали бинты для лазаретов. Мужчины либо поступали в пехоту, либо их посылали в Арлонг, работать на верфях. Седьмую часть запасов зерна конфисковывали в пользу все разбухавшей линии снабжения северной кампании, и в городах оставляли патрули республиканцев, чтобы регулярно посылали зерно вверх по течению.

Нэчжа постоянно бахвалился, что это, вероятно, самая успешная военная кампания в никанской истории. Катай постоянно одергивал Нэчжу, но Рин не могла отрицать, что до сих пор они одерживали ошеломительные победы.

Однако из-за ежедневной тягостной рутины редко выпадала возможность попировать в честь побед. Города и деревни сливались в ее голове в туманную пелену. Рин перестала различать день и ночь, время теперь делилось на отрезки между сражениями. Дни перетекали один в другой – вереницей жестоких предрассветных битв и глубокого сна между ними.