Дон Гамелиндо тихо щелкнул языком, подгоняя лошадь.

– Да, – сказал он. – Война евреев с нацистами. Война – это святотатство. Господь хранит нас от войн и революций, не так ли, сеньорита?

К счастью, лошадь Дарьи слегка вырвалась вперед, и она не смогла ответить.

Горы раскалялись от зноя, озеро пылало как чан с расплавленным металлом. Они ехали в монотонности огня, не разговаривая, не думая, не мечтая, чувствуя лишь, что небо пылает словно костер. Показался зеленый оазис плантации. Она въехали в тень каменной изгороди. Увидели мужчину в белом, стоящего под большими деревьями с гладкими стволами, почти без листьев, но с белыми цветами. Мужчина, держа руки в карманах, наблюдал за работой двух копавших землю полуголых индейцев. В памяти Дарьи всплыли образы из детских книжек или, возможно, пропагандистских учебников: «Плантатор и его рабы…» Плантатор обернулся к приезжим. Поприветствовал их взмахом руки. Широкополая шляпа из пальмовых волокон затеняла его лицо. Только в трех шагах узнали они друг друга, Саша и Дарья, и первый их взгляд был так исполнен тревогой, что им пришлось скрыть радость от встречи, заставить себя улыбнуться и пожать руки, как если бы они расстались только вчера. Присутствие дона Гамелиндо не только не смутило их, а, напротив, помогло овладеть собой.

Первой мыслью Бруно Баттисти было: «Зачем она приехала? Убить меня? После стольких лет это невероятно. Я дал забыть себя, я молчал. – Тоже бежала? Тогда за ней могут следить. Женщины никогда не принимают разумных предосторожностей. Ее захотят уничтожить, и нас вместе с ней. Здесь это было бы нетрудно». Привыкший к простым ежедневным опасностям, но отвыкший от опасности тайно организованной, он вздрогнул. «Ты! – сказал он Дарье. – Ты все та же! Какой счастливый сюрприз…» «Я бежала, Саша», – прошептала Дарья, зная, что этого он опасался, и все же обрадованная, как если бы опорожненная залпом чаша радости ударила ей в голову. «Не смотри на меня так, Саша, тебе нечего бояться…» (Как если бы слова могли что-то значить!) Серые глаза действительно засияли. Он пожал плечами, постаревший, окрепший, загоревший.

– Это замечательно, дружок. Здесь тебе будет хорошо. Жизнь, пустыня. Смотри, как красиво.

С высоты своего седла, отделанного бархатом и серебром, дон Гамелиндо, окруженный солнцем и огромными зелеными листьями, улыбался им, как улыбаются китайские маски. И Дарье он показался грозным хозяином со старинного эстампа: «Иностранка, Плантатор и Великий Касик…» Зеленели набухшие листья банановых деревьев. По склону взбирались посадки кофе. В глубине аллеи виднелся простой белый дом под тонкими пальмами. Бруно Баттисти сказал:

– Постарайтесь не тревожить Ноэми. Она такая хрупкая. Спешивайтесь же, дон Гамелиндо, посмотрите на мои труды. Я провел сюда воду, делаю резервуар…

Виднелись лишь загорелые, лоснящиеся от пота спины двух работников. Зачерпнутая лопатами ржавая, точно насыщенная кровью земля падала под копыта лошадей. Пребывающей в печальной восторженности Дарье подумалось о могиле. Индеец увел лошадей. Дон Гамелиндо сказал:

– Нужно закончить резервуар. Приближается дождь, земля жаждет. Над Эль Агилой сейчас облака. Хороший признак.

Он с видом знатока размял пальцами молодые побеги кофе и понюхал их.

– Здоровое растение, хороший сорт из Урапана… Знаете, дон Бруно, в Посовьехо в прошлую субботу Басилио Тронко убил маленького Алехо Рейеса… Будет очередной скандал. Семья Тронко снабжает говядиной председателя муниципалитета…

– А, – просто сказал Бруно.

– В Сан-Бласе младшая дочка Альваресов объявила о помолвке с сыном лиценциата Карбахо. Они приглашают вас на торжество.

– Поблагодарите их. Постараюсь приехать.

Дон Гамелиндо поразмыслил минуту над важными новостями, которые надо было сообщить.

– Да… На боях в воскресенье Тигр убил своего противника за семь минут… Я выиграл одиннадцать пиастров, дон Бруно! Поставил на этого старого пройдоху, хотя он почти кривой… Он хитер. Во всей стране не найдется двух таких петухов. Другой, Дорадо, маленький удалец дона Арнульфо, злой, что я говорю, да не расчетлив, сразу кидается в атаку… Нужно понимать, когда у молодого петуха нет мозгов, это точно как у людей, не правда ли?

– Да.

– Фонтан на площади иссяк. Нужно брать воду из озера, в Сан-Бласе есть больные. У меня-то колонка, она мне дорого обошлась.

– Разумеется.

Вне новости были рассказаны, они замолчали. Большие, желтые с черным бабочки, парами порхали в горячем воздухе. Ноэми вышла встречать их на террасу. Почти не изменившаяся, спокойная, с запавшими, может быть, увеличившимися глазами. Белое вышитое платье на индейский манер. Она обняла Дарью.

– Я знала, что ты приедешь. Бруно не хотел мне верить, он никогда не хочет верить мне.

– Как ты могла узнать, дорогая?

– От доньи Лус, она знает тайны. Я верю только ей… Теперь нужно опасаться, потому что донья Лус тоже боится… Я всегда в страхе и всегда счастлива, ты веришь?

Вопрос как будто витал в воздухе, и Бруно Баттисти его задал: «Кем я стал?» Прищурил глаза. Обвел рукой озеро и горы. Сказал:

– Послушай, дружок… Плантация живет сменой времен года, они не такие, как в Европе. Земля одна, но у нее много лиц. Здесь царят два первобытных божества: Огонь и Вода, Солнце и Дождь. Это настоящие богини-матери. Коричневая раса раньше обожествляла их, и она была по-своему права. Индейцы до сих пор приветствуют кукурузу, выходя в поле для сбора урожая. Я знаю, что порой они оплодотворяют землю человеческим семенем. Раньше они кормили богов своей плотью, своей кровью, и это было весьма разумно: пища за пищу, и все существа – земные… В озере топили детей, чтобы боги послали хороший урожай. У пленников вырывали еще трепещущие сердца, чтобы солнце продолжало торжествовать над мраком. Заметь, что нахуа не были столь уверены во всемогуществе солнца, напротив, силу тьмы они даже преувеличивали, в чем-то совсем как мы… Они жили в нестабильном космосе, как мы живем среди нестабильного человечества, вооруженного космическим оружием… Сегодня я получаю метеорологические сводки, которые ни на что не годны, потому что прибывают с опозданием. Мой настоящий метеоролог – Хромой Панфило, который умеет предсказывать движение гроз и наступление дождей… Когда он пьян, я терпеливо жду того, что никому не в силах изменить.

Бывает засушливое время года, когда горы превращаются в желтую пустыню. Тогда растут только кактусы, им достаточно своей упорной энергии и легкой влажности ночей… Они доказывают, что скромность и упорство почти всегда могут одержать победу: даже если победа заключается в том, чтобы выжить… Бывает сезон дождей, когда облака, образовавшиеся над Тихим океаном, неожиданно разражаются грозами над жаждущей землей и оплодотворяют ее с чудесной силой. По горам струятся потоки, озеро выходит из берегов,