не правда ли? Он рисовал слегка пьяным, уничтожал трезвым, в отчаянии сознавая свою бесталанность. Он охотился на зайцев, перепелов, диких уток; если выпадала удача, он убивал игуану, большую курносую ярко-зеленую ящерицу; приготовленная Моникой с огненными приправами, она служила праздничным обедом. «В моей стране, – объяснял Харрис Монике, – есть люди, которые никогда не видели, как заяц прячется под камень, понимаешь?» «Бедняги!» – говорила Моника с глазами, сияющими от удовольствия, оттого, что он говорил с ней. «Они покупают потрошенных зайцев в больших магазинах, где их продают сотнями…» «Сотнями! – недоверчиво повторяла Моника. – Такие большие магазины!» «А люди там почти все сволочи!» – заключал Харрис с непонятной усмешкой.

Харрис подобно индейцу вооружался мачете и, надев сандалии с прочными подошвами из старых шин, горными тропками отправлялся на плантацию. Он шел мимо золотого рудника, округлой лысой возвышенности, на которой высился одинокий кактус-канделябр, столетний или еще более старый, его шестиметровый фаллический ствол отливал серебристым и темно-зеленым. Тебя питают золотые жилы, candelero! Но на это жить нелегко, ты, как и все, хочешь воды, несчастный! Бродячие золотоискатели пытались свалить дерево, чтобы покопаться в его корнях, но отказались от этой затеи, оставив его искривленным в основании ствола. Золотой рудник! Рудник мечтаний! Подорвав скалу, промыв песок, землю, что еще, можно, пожалуй, найти достаточно золотых зерен, чтобы купить двадцать ящиков скотча, да, кабальеро! Или напасть на золотую жилу, которая смеется над нами где-нибудь в двадцати сантиметрах над тропинкой! Точно с тем же успехом можно заказать в Мехико лотерейные билеты, предварительно посоветовавшись с доньей Лус, какие номера предпочесть, и в итоге выбрать их самому, потому что у выигравших не всегда оказываются нужные номера, тут дело в судьбе, а не в деньгах, в этом донья Лус, несомненно, права – и это позволяет проигравшим быть одновременно везунчиками.

Размышляя таким образом, Харрис поднимался на вершину Лас Калаверас, Черепа. Привлеченный развалинами, он сворачивал с прямой дороги, чтобы взглянуть на них. Очеловечит ли время или сделает окончательно бесчеловечными эти тоскливые камни? Сначала надо было пройти через сухой кустарник, ощетинившийся мертвыми колючками. Скалистое плато сбегало к голубоватой или золотистой, в зависимости от времени суток, стене. На обратном пути открывался вид на озеро, спокойное, божественной зеркало воды на земле. От алтаря осталось лишь основание из красноватого, цвета старой крови, андезита. Черепа были ровно разложены по обеим сторонам обвалившихся камней, которые могли быть некогда ступенями лестницы. Схематические черепа со сжатыми зубами, их пустые глазницы, казалось, пристально глядели на безоблачное небо. Харрис чувствовал, что ритм его жизни замедляется, он прислушивался в ожидании, что где-то вдали, из джунглей, глухо зазвучат барабаны. Чтобы прийти в себя, он громко произносил всегда одну и ту же фразу: «Ах, хорошее место выбрали эти людоеды!» В двадцати шагах среди сухих растений обломок колонны обращал к небу огромное человеческое лицо, геометрические правильные глаза которого вечно созерцали зенит. Бог неведомой расы, считающейся монголоидной, при этом обладал тонкими европейскими или малайскими, какими-то неопределенными чертами лица. Его тиара была разбита. Харрис опускал голову, поглощенный проблемами человеческого бытия… чего еще, старина? Ты никогда не сможешь высказать эту проблему, но она существует. Появление серой ящерицы, усеянной изумрудными крапинками, выводило его из оцепенения. «Well, well»[24], – шептал он. И насвистывая, продолжал свой путь.

Баттисти и Харрисы порой приходили сюда на закате дня. Бруно, оживленный глотком рома или присутствием неведомого бога, рассказывал о руинах Центральной Азии, Крыши Мира, Памира… Харрис громко смеялся: «Над Крышей Мира нет никакой другой крыши, это точно!» Не должно быть даже неба, если это настоящая Крыша Мира! И смеялся еще громче: «Загадочное атмосферное явление!» Моника и Ноэми изучали вышивку из Лос Альтоса или края Тараска. Они хорошо понимали друг друга.

В тот день на Калаверас у Харриса произошла забавная встреча. Два индейца сидели на корточках и курили. Лысый господин, в скрывавших лицо солнечных очках, которые делали его самого похожим на череп, в бежевом с коричневым спортивном костюме, измерял при помощи компаса нос неведомого бога. «Хэлло! – крикнул ему Харрис. – Спорю, вы ошиблись на миллиметр, джентльмен!» Господин подпрыгнул: «How do you do?» И оскалился, изображая улыбку. Харрис подошел широким шагом, поигрывая поблескивающим на солнце мачете. «Над кем вы смеетесь, сударь, с этим маленьким компасом? Над богом, самим собой, всем миром или над математикой?» Ученый турист оценил шутку. Харрис, тут же рассмеявшийся, был настроен дружелюбно. «Это очень сложные измерения, – сказал ученый, – но не расстраивайтесь, они точны…»

– Точны? – спросил Харрис, преисполненный ироничного удовлетворения, – Археолог?

– Любитель, – скромно сказал ученый. – А вы – художник?

– Любитель, старина, как и вы.

– Drink? – предложил археолог-любитель.

Харрис заинтересовался. «Что у вас на самом деле в бутылках?» Среди провизии обнаружился перворазрядный бренди. Харрис развеселился, стал сердечным и беспечным. «Итак, вы путешествуете, чтобы измерять носы идолов, и их задницы, наверно, в самых глухих углах света! Funny! Забавно! И откуда вы приехали, джентльмен?» «Из Висконсина, сударь…» Презабавный археолог, любитель или профессионал: коричневая лента на панаме, шелковый шейный платок кофейного цвета, рубашка-хаки, розовая кожа, тщательно подстриженные светлые усы, за черными очками скрывались умные кроличьи глаза… «Вот уже восемь лет, – сказал он, – я работаю над книгой о доколумбовой скульптуре…» Харрис снова отхлебнул бренди.

– За то, что вы возите с собой такой хороший бренди, на небесах вам простят… За эти восемь лет вы могли переспать с тысячью женщин разных цветов, совершить целую серию преступлений, удачных или нет, потерять или приобрести состояние и даже провести несколько лет в Синг-Синге или Сен-Кантене, или еще где-нибудь, хороших мест много! Вы могли бы объехать мир на велосипеде! Пересечь океан на лодке! Вас могли бы восемь тысяч раз убить на войне!

– Ну конечно, – ответил археолог. – Кроме гибели на войне, вы, наверно, сами совершили немало…

– Прошу прощения! Я едва не погиб в Новой Гвинее…

– Мои поздравления, – сказал археолог. – Но лучше, все же остаться в живых, не так ли? По крайней мере, в порядке исключения.

– Разумеется.

Мистер Браун, археолог, ночевал в машине в семи километрах отсюда. Он предложил Харрису разделить с ним холодную курицу, виски, вино. «У меня слабость к хорошим винам, мистер Харрис…» Харрис заметил, что хорошие вина облегчают изучение старинных скульптур. «Я, – сказал он, хотя не прочел на эту тему ни одной книги, ну да Бог с ними, – когда хорошенько подзаправлюсь, расскажу вам подлинную историю этого бога и какие танцы девушки-ольмеки, если только они существовали, танцевали вокруг него над кучами цветов и обезглавленных птиц…»

– Вы