Он двадцать раз с головой окунулся в бассейн и, тяжело дыша,откинулся в шезлонге. Чувствовал он себя хуже некуда. Минувшей ночью он спалменьше четырех часов, да и эти четыре часа его одолевали кошмары.

– Привет, Джонни… Как поживаете?

Он обернулся. Это был Нго, в рабочем комбинезоне ирукавицах, на лице вежливая улыбка. За его спиной стояла красная тележка ссаженцами карликовых сосен, их корни бьши укутаны мешковиной. Вспомнив, как Нгоназывал сосенки, он сказал:

– Опять, я вижу, сорняки сажаете.

– Да, приходится. – Нго сморщил нос. – Мистер Чатсворт ихлюбит. Я ему говорю: это один смех, а не деревья. Таких деревьев в Новой Англиивидимо-невидимо. Тогда он делает так… – Тут лицо Нго сморщилось, и он сталпохож на карикатурного монстрика из какой-нибудь передачи на сон грядущий. – Иотвечает: «Ваше дело сажать».

Джонни рассмеялся. В этом весь Чатсворт. Он непременнодолжен настоять на своем.

– Ну как вам понравилась встреча с кандидатом?

– Очень поучительно, – сказал Нго, вежливо улыбаясь. Взглядего ничего не выражал. Может, он даже и не заметил, как лучезарно светился лобу Джонни. – Да, очень поучительно, нам всем очень нравится.

– Прекрасно.

– А как вам?

– Не очень, – сказал Джонни и осторожно прикоснулся пальцамик синяку – до сих пор болело.

– Да, плохо, надо было приложить сырое мясо, – сказал Нго сосвоей неизменной улыбкой.

– И как он вам, Нго? Рут Чен и ее сестре? И всем остальным?

– На обратном пути мы не говорили об этом, так просилипреподаватели. Они сказали, чтобы мы обдумали все, что видели. Во вторник мыбудем писать в классе, я так думаю. Да, я очень думаю, что мы будем писатьклассное сочинение.

– И что же вы напишете в своем сочинении?

Нго поднял глаза к голубому летнему небу. Он и небоулыбнулись друг другу. Нго уже начал седеть. Джонни не знал о нем практическиничего; не знал, была ли у него семья – жена, дети; не знал, когда он покинулстрану и откуда он – из Сайгона или из сельской местности. Он понятия не имел ополитических убеждениях Нго.

– Мы говорили об игре в «Смеющегося тигра», – сказал Нго. –Помните?

– Да, – сказал Джонни.

– Я расскажу вам про настоящего тигра. Когда я былмальчиком, на нашу деревню стал нападать тигр. Это был le manger d’home –людоед, он ел мальчиков, и девочек, и старых женщин, потому что была война имужчин в деревне не осталось. Я говорю не про последнюю войну, а про вторуюмировую. Ему понравилось человеческое мясо, этому тигру. Кто мог убить такогострашного зверя? В деревне самому молодому мужчине было шестьдесят лет, и унего была одна рука. А самому старшему мальчику, мне, только исполнилось семь.И вот однажды этого тигра нашли в яме, туда положили приманку – труп женщины. Ужасно,конечно, когда приманка – человек, созданный богом по своему подобию, но ещеужаснее ничего не делать, когда этот злой тигр уносит маленьких детей. Так янапишу в своем сочинении. А дальше я напишу, что злой тигр был еще живой, когдамы нашли его в яме. У него в боку торчал кол, но он был еще живой. Мы били егодо смерти мотыгами и палками. Все – старики, женщины, дети. Некоторые маленькиебыли так напуганы, что обмочились. Тигр свалился в яму, и мы били его до смертимотыгами, потому что мужчины из нашей деревни ушли воевать с японцами. Яподумал, что ваш Стилсон похож на того злого тигра, он тоже любит человеческоемясо. Я думаю, для него надо вырыть яму и чтобы он в нее свалился. А если оностанется жить, его надо бить до смерти.

Он стоял, освещенный ярким летним солнцем, и улыбался Джоннисвоей вежливой улыбкой.

– Вы правда так считаете? – спросил Джонни.

– Конечно, – ответил Нго. Он говорил спокойно, будто речьшла о совершеннейших пустяках. – Я не знаю, что мне скажет преподаватель, когдая отдам ему такое сочинение. – Он пожал плечами. – Может быть, он скажет: «Нго,вы еще не готовы к Американскому Пути». Но я напишу все, что думаю. А что выдумаете, Джонни? – Он посмотрел на его синяк и отвел взгляд.

– Я думаю, это опасный человек, – сказал Джонни. – Я… язнаю, что он опасен.

– Знаете? – переспросил Нго. – Да, вы, наверное, знаете. Авашим соотечественникам в Нью-Гэмпшире он кажется смешным клоуном. Для них онто же самое, что для многих сегодня этот черный – Иди Амин Дада. Но не для вас.

– Нет, – сказал Джонни. – И все же предлагать его убить…

– Политически, – улыбнулся Нго. – Я предлагаю убить еготолько политически.

– А если это невозможно?

Нго улыбнулся, вытянул указательный палец и резко согнулего.

– Паф, – тихо сказал он. – Паф, паф, паф.

– Нет, – сказал Джонни и сам удивился тому, как хриплопрозвучал его голос. – Это не выход. Ни при каких обстоятельствах.

– Разве? По-моему, у вас, американцев, это довольно частыйвыход. – Нго взялся за ручку красной тележки. – Мне пора сажать сорняки.Счастливо оставаться, Джонни.

Джонни провожал глазами этого маленького человека в защитномкомбинезоне и мокасинах, тащившего полную тележку крохотных сосенок. Вот он искрылся за углом дома.

Нет. Убивать – значит сеять зубы дракона. Я верю, что этотак. Я свято верю в это.

…Почти все свободное время этой осенью он провел в обществеГрегори Аммаса Стилсона.

Он превратился в стилсономана. В комоде под слоями нижнегобелья, носков и футболок были припрятаны три блокнота. Блокноты с пометками,размышлениями и ксерокопиями всевозможных публикаций.

От всего этого ему было не по себе. По ночам он исписывалубористым почерком листки с уже наклеенными газетными вырезками и чувствовалсебя не то Артуром Бремером, не то Сарой Мур, задумавшей убить президентаФорда. Если бы Эдгар Ланкте, бесстрашный рыцарь ФБР, застукал его за этимзанятием, в квартире наверняка мигом бы завелись «жучки». А из окна можно былобы увидеть мебельный фургон, только начинен он был бы не мебелью, амикрофонами, кинокамерами и еще бог знает чем.

Он убеждал себя в том, что до Бремера ему далеко и чтоСтилсон вовсе не стал его навязчивой идеей, но после очередного дня вбиблиотеке наедине со старыми подшивками и фотокопировальной машиной труднобыло в это поверить. Да, трудно в это поверить, когда ты ночь напролет строчишьпод лампой, пытаясь найти логическую связь. Почти невозможно в это поверить,когда ты под утро проваливаешься в какую-то черную яму, а тебя оттуда опять вырываетэтот кошмар.