А если будет у того старика ухо лошадиное или следочки за ним как бы коневые, ты того не замечай. Ты ему коня отдай. Он скажет, куда за платой приходить. Когда придёшь к нему, там девку и найдёшь. А пока леший сам тебе не покажется, в гости не позовёт – не найти его.

– Коня бы ещё где взять! Той старушке корову за два яйца вернули! – Воята взглянул на Устинью, вспомнив недавний разговор в бане.

– У старухи взяли два яйца и глаз, – напомнила Устинья. – Сама она кривая осталась, знак Тёмного Света до самой смерти на себе будет носить. Ты ведь не хочешь так?

– Не хочу.

– Стало быть, не скупись.

– Да у кого же есть такой конь, чтобы лешему понравился? – Воята старался припомнить знакомую ему скотину в Сумежье, отгоняя пока от себя мысли о стоимости хорошей лошади. – Откуда мне-то знать, каких он коней любит?

– А про это ты с Егоркой-пастухом посоветуйся. Он всю скотину в волости знает, как свою родню.

– Он жив ещё, этот Егорка? – удивился Воята. – Я про него сколько раз слышал, да к нему сама Еле… царица Сирена двенадцать лет назад относы носила!

– Егорке столько лет, сколько звёзд на небе! – засмеялся Куприян. – Его нынешние старики стариком помнят, а он как жил себе, так и живёт. Не бойся, до весны не помрёт. Сходи к нему. Он и советом поможет, и на дорогу нужную выведет. Где леший ходит, какими путями, – ему всё ведомо.

Воята подождал ещё немного, но Куприян ничего не добавил, и Воята поднялся:

– Спасибо за науку, пора мне. Как дойду в такой тьме, не знаю.

– Оставайся ночевать, – гостеприимно предложил Куприян. – Хоть у нас и тесновато, а на полатях положим.

– Благодарю, да мне к утрени дома надо быть, всё одно завтра впотьмах идти. Так, может, к утру как раз добреду.

Куприян и Устинья встали, чтобы проводить его. У самой двери Устинья вдруг тронула его за рукав:

– Дело ты трудное задумал, да чистому сердцем Бог поможет. Ту деву найти нелегко, а увести обратно в люди ещё пуще того. Вот что я тебе дам. – Она подала Вояте свёрнутый пояс, где на концах уже появились опрятные кисти. – Если найдёшь девушку – надень на неё пояс. Крест тебе нельзя будет при себе иметь, но ты скажи: кресту поклоняюсь, пояс надеваю, крест и пояс Богом сотворены. Тогда леший власть над нею утратит.

– Вот спасибо! – Воята сжал в ладонях её руки с поясом и заглянул в лицо с высоты своего роста. – Ты помолись за меня, твоя молитва скорее дойдёт.

– Что я? – Устинья улыбнулась и убрала свои руки из его ладоней, оставив в них пояс. – У тебя помощники есть посильнее меня.

Воята не понял, о ком она говорит, но Устинья показала глазами куда-то вверх, и он сообразил: она откуда-то знает о Марьице!

– Ну, Бог на дорогу, Никола в путь, Христос подорожник! – напутствовал Вояту Куприян. – Ступай, а я уж ради тебя постараюсь… Вспомню, чему бабка учила!

Посмеиваясь, Куприян проводил Вояту и затворил за ним дверь.

Засовывая свёрнутый пояс за пазуху, Воята огляделся и на миг замер – во тьме он не нашёл бы и калитки. Но тут же двор осветился и побелел, будто из-за облаков на него пролили бадью молока – стройная и тонкая, как изогнутая веточка, боярыня-луна выехала из-за туч на своих белых волах. Торопясь, пока она не укатила прочь, Воята пересёк двор и вышел на улицу. При лунном свете он ясно видел жердевые загородки, накатанную дорогу, уводившую через деревню, к реке и вдоль неё к лесу. Пустился скорым шагом, иногда касаясь груди, где под кожухом лежал свёрнутый девичий пояс. Дева Артемия никогда даже не видела этого пояса, но у Вояты было чувство, словно этот залог будущей удачи он получил от неё самой.

* * *

– Как же ты дошёл-то, яхонт мой? – Баба Параскева, отворив Вояте дверь, всплеснула руками. – Я уж спать легла, думала, ты до утра не воротишься. Те парни двое воротились, Сбыня ко мне зашёл, сказал, мол, баба Параскева, Архангела своего не жди, едва ли нынче прилетит. Отстал от нас, к Куприяну пошёл. Грозился нагнать, но куда ж ему в такую темень, он без нас дороги не сыщет…

– Я б и не сыскал, да меня старушка проводила. – Воята засунул короб с гуслями на полати и стал снимать кожух.

– Какая старушка?

– Из Пестов. Только я в лес вошёл, до первой росстани дошёл, думаю, Господи помилуй, дальше-то куда? Справа, слева мы сворачивали – не помню. А тут она идёт. Ох, говорит, поздно ты гуляешь, отроче… Я б в другой раз испугался, – Воята хохотнул, – среди ночи, в лесу, да старуху повстречать! Не оглянешься, как в нави утащит. Только она знакомая – я её два раза уже видел. Я её и в тот раз на дороге встретил… как от Овдотьи к Василию ехал.

– Чего это старушки ночью по лесу гуляют? – с подозрением осведомилась баба Параскева. – На грибы сейчас не пора, не путь!

– Сказала, ходила к дочери в село, да припозднилась.

– Из Пестов? Как звать-то её?

Воята задумался, сев на лавку, где спал.

– Янка… или Марьянка. Она в тот раз было сказала, да я худо расслышал.

– Не знаю я в Пестах никакой Марьянки…

– Может, она и не оттуда. Я её близ Пестов дважды видел, а может, она туда к родне ходит. Ладно. – Воята махнул рукой и зевнул. – Не съела ж она меня. А Бог послал её вовремя, не то я бы по се поры блуждал.

Он уже улёгся, и баба Параскева, удалившись за занавеску, взбивала свою подушку, как вдруг оттуда донёсся её голос:

– А это ты славно придумал. Из Устиньи Куприяновой хорошая попадья выйдет.

– Что? – Воята сел на лавке. – Какая попадья, ты о чём?

Мелькнула было дикая мысль, что баба Параскева хочет сосватать Устинью за отца Касьяна, но Воята вспомнил: Еленка-то жива.

– Ну а как же? – Баба Параскева высунула из-за занавески своё морщинистое, добродушно-лукавое личико. – Она дева в зрелых годах, строгая, разумная, богомольная, что сама мать Агния усть-хвойская. Ну а ты-то с годами в иереи выйдешь, понадобится попадья. Лучше Устиньи у нас не сыскать. И она, вести доходят, к тебе благосклонна…

– Какие вести! – с досадой ответил Воята. – Кто наболтал такое?

Ясно было, кто наболтал: Сбыня да Дёмка. Они видели, как Устинья разрешила себя проводить, а что там было в темноте по дороге