Ты обвинил Творца в злонамеренном создании множества язвмира и тебе тут же показалось, что ты проникся его болью. Но это была воистинуне боль, а представление о боли, к тому же чудовищно раздутое богатымвоображением. Ты не поверил ни Душе, ни Творцу, что высокое смирение – лучшийспособ улучшения условий человеческого существования и выхолостил сутьсмиренного состояния как радостного согласия с предначертанной Судьбой вещногои тварного мира, тем, что объявил поведение, не сообразующееся с требованиямиздравого смысла, поведением неразумным. Неразумием ты называл, грубо говоря, многождыумие,ибо неправильно и извращенно истолковал свое богоподобие.

И вот тебе померещилось в белой похмельной горячке послепропива последнего золотого свободы, что это несправедливо и, следовательно,есть у тебя полное право забраться в казну Творца, которая ломится от всякогоДобра и Смысла. В тот момент…

– Да… да… – согласился со мной Разум. – О,несчастный гуляка!

– В тот момент ты возмутился, вскипел, подумал, что,обокрав казну, можешь познать механику случая и сложинейших мировыхвзаимосвязей и, соответственно, ло мере проникновения в природу явлений,восстанавливать справедливость, укрощать стихии, гармонизировать социальную иобщественную жизнь. Стихий ты не укротил, но породил новые, перед которыми,если ты отнесешься к ним разумно, ты не беззащитен. Выбив из основаниясоциальной и общественной жизни свободу…

– Ой – стон Разума был ролгим и покаянным.

Я счел возможным не продолжать свою мысль. Человеку,изнемогающему от похмельной головоломки, необходима тишина.

– Может, легче станет… если… если… империализм мировойслегка сокрушить? – сам себя спросил Разум, походя в этот миг наалкоголика, решившего завязать, но возвращающегооя мысленно к спасительнойрюмашке.

– Не стоит. Абстинентное состояние лучше превозмочьтопленым молочком с хлебушком, – сказал я.

– Никогда я еще так не надирался… Многого не помню.Лысый с огромным лбом… Пятилетки какие-то… Сталин с усами… Чека… и лозунгикровавые в глазах… раскалывается башка… Кто-то, помню, в Госплан меня затащил,а там САМ выступает.

Господа, говорит мягко, но внушительна, во многом нелепаваша идея планирования. Дали бы вы жизни хоть немного посаморазвиваться, а тоона жизнью быть перестанет. Странно как-то получается и поистине несправедливо,что на что уж я посвящен в Замысел и пути мне известны многие, и сроки, носообщил я жизни свободу, не побоялся, понимаю свободу как саморазвитие человекаи жизни в рамках замысла, а вы, которым ни хрена неведомо и непонятно, чего-тобоитесь, запланировались тут в усмерть, очумели просто от планирования! Небойтесь! Дайте жизни посаморазвиваться. Обещаю вам, более того – гарантируюплодоносный порядок! Дураки вы, что ли, штурмовать неба? Вы лучше косность своюштурмуйте, проявите такой героизм, а я вам еще раз обещаю: все будет вмиропорядке.

Тут я, помню, с места заорал, на свой аршин меря: «Деньги –вперед!.. Время – вперед Авансировать из-вольте проект Ну, и конечно, чертикисразу заплясали на левом моем рукаю и на правом. Я завопил: „Стыдно,господа-а-а!“ – и в окно.

– Как шмякнулся, не помню, но-чертики вдребезги разбились.Мокрое, дурно пахнущее место от них осталось. Песком присыпал я его. Иду иговорю: «Время – вперед! Денежки – вперед!» Дурно…

– Да. С авансом сглупил ты досадно. Все оттого, чтоспешишь, не веришь и не доверяешь… «Вперед!» Глупо! Досадно глупо! А уж как тысудил да рядил, думать тошно, – честно признался я. – Оглянись,полюбуйся! Справедливости ты не восстановил, как не укротил стихий, нонапоганил еще больше. Знаешь ли, почему? – убедившись, что в Разуме нетеще понимания, я продолжал. – Творец дал тебе при создании рассудок дляразового суждения о чем-либо, но юе для разового суда. – Разум сновапо-детски рассмеялся. – Ты же решился вершить не больше и не меньше, СудИстории. Кровищи сколько пролил, душ сколько загубил, судя, а не раз-суждая, и,главное, совершенно неясно, если говорить нелицеприятно и основывать суждениена фактах современной советской действительности, кому от многосудия твоегостало легче?.. Сталину?.. Но ему тоже не стало легче. Мне это доподлинноизвестно. Тебе? Но возомнив себя свободным безгранично, ты потерял остатоксвободы и породил в людях рабское самочувствие. А многожды судя, свихнул себераЗсудок. Надо же – выкинуться из окна Госплана.

– Не могу понять, как там оказался… Сам? – сказал,поте в ладонями виски, Разум.

– Очевидно, его запутала аббревиатура «Госплан». Уж неГосподен ли план? Вот он и зашел поинтересоваться, чем занимаются, штурмуянебо, умники, вроде тебя в этом замечательном учреждении, – счел возможнымпошутить я, и снова к Разуму вместе со смехом возвращалось пониманиезаблуждения.

– Наломал я дров, наломал… А идейка-то была неплоха!..Огурчик, а не идеечкаJ Дух от нее захватывало!.. Есть о чем вспомнить, вернее,трудно позабыть. Трудно! Было ей к кому меня ревновать. Одним словом: Идея,вскружвшая голову многим, прощай. Душа моя, хоть и бросила она меня, Душа моятебя моложе и милей. Но и она прощай!.. Может, все-таки тяпнем, Фрол Впасыч,если не по имперализму, то хоть по синтезу термоядерному? Сосуды уж больносужены. Напьемся! Я невыносимо одинок. И цетами здесь так пахнет, что ум заразум заходит и бесстыдничает. Зачем нам здесь на паровозе пчелиный рой?.. Игде, спрашивается, мед? Я любил его… в детстве… А вдруг она… того… скончалась,так сказать, и померла… Хотя, где уж нам помереть! Мы ведь бессмертны! Иплевать нам на того, кто самоизводится в мировых сдвигах и бесполезных родовыхсхватках революций.

То-то и оно-то, что мы бессмертны! В этом-то и вся загвоздканевыносимейшей моей трагедии. Загвоздка о жестокой насечкой. Вбить-то в меня еевбили, жизнь вбила, а вот насчет вытащить, пожалуйста, вытаскивай, выдирай скусками плоти и обливаясь кровью самолично, подобно тому, как Мюнхгаузенвыдирал себя за собственную волосню из кишащего гадами болотища. Ужас! Что же,по-вашему, Фрол Власыч, справедливо это? Очевидная несправедливость и вопиющая!Но нам плевать на это лишний раз! Нам-то ведь самим чудесно и безмятежно,запасшись транзитною визой для бесконечного флирта с подобными мне горемыками…

Даже более чем робкий вопль насчет видимого отсутствиябаланса в таком положении выводит нас из невозмутимости в гимназическуюкапризуленцию. Я таю, стираюсь в порошок, измочаливаюсь в жалкий веревочныйхвостик на ее глазах; секунды, минуточки, часы, дни, годы сочатся из меня,неумолимо приближая грубое явление скелетины смерти, и я же еще «заткнись втряпочку» я же «сопи в обе норки»!.. А для чего затыкаться? Для чего терпеть?Чтобы мы блаженствовали в безмятежности, чтобы и духу трагического не было внашем эгоистическом гнездышке!.. Нет, нет, нет и еще раз тысячу раз нет!!! Непринимаю такого расклада! Нету нашего кровного хлебушка в вашем роскошномменю!..

Почему ж вам, говорю, мадам, все возможные запасы времениотпущены, то есть бесконечная на сегодняшний день гармония дадена, а мне лишькакие-то занюханные пятилетки? Ладно бы еще в бассейне с голубою водицеюпрожить их наподобие Рокфеллера или Круппа, гоняясь за золотыми рыбками вобществе вседоступнейших совершенств дамского пола.