идеале должны обладать исследования неравенства, чисто эмпирические и чисто теоретические исследования предлагают только один. Теоретические работы редко отправлялись на поиски эмпирической проверки, а эмпирические не имели теоретического обоснования. И ни одно из направлений не имело политического или социального взгляда на мир. Отсутствие политики, которая в действительности является отсутствием представления о том, как устроено общество, подразумевало отсутствие динамического элемента: невозможность сказать что-либо о будущей эволюции распределения доходов.

Однако, как отмечалось выше, связь с классической традицией, а значит, и с актуальностью распределения доходов, была сохранена. Это произошло благодаря маловероятному инструменту, введенному Кейнсом: предельной склонности к потреблению. Эта теория утверждает, что предельная склонность к потреблению меняется в зависимости от дохода, а некоторые утверждают, что даже в зависимости от богатства. И как только эта идея принимается, она открывает черный ход, через который мы можем ввести дифференциацию доходов по классам, роль неравенства в совокупном спросе и деловом цикле, и в конечном итоге классовую структуру в то, что по сути является макромоделью.

Поэтому неудивительно, что одна из попыток чикагской школы подорвать значимость перераспределения доходов заключалась в утверждении, что предельная склонность к потреблению (из долгосрочного или "постоянного" дохода) постоянна во всем распределении доходов. Конструкция "постоянного" дохода и набор параметров, содержащихся в константе, связывающей потребление с постоянным доходом, могут быть изменены по своему усмотрению, так что потребление всегда остается пропорциональным "постоянному" доходу. Таким образом, она не поддается фальсификации. (Особенно это касается переменной "portmanteau", которая не поддается наблюдению и может меняться во времени для одного и того же индивида). Проблема нефальсифицируемости гипотезы постоянного дохода нас здесь не касается; главное - отметить ее как реакцию консервативных экономистов против вторжения неравенства в макросферу.

Таким образом, сочетание кейнсианской и неоклассической экономики оставило дверь открытой для исследований неравенства. Лучше всего это видно на примере влиятельной работы Джозефа Стиглица 1969 года, в которой использовалась вполне "респектабельная" неоклассическая экономика, включая явные ссылки на теорию предельной производительности и "человеческий капитал", и тем не менее она открыла путь к более серьезным исследованиям неравенства доходов. Стиглиц начал с простого определения личного дохода ( y i ), который состоит из одинаковой для всех заработной платы ( w ) и одинаковой нормы прибыли ( r ), применяемой к различным объемам капитала или богатства, которыми владеют индивиды ( c i ).

y i = w + rc i

Интересно, что единственным различием между людьми является количество активов, которыми они владеют, - четкое классовое различие, - а не их разные зарплаты (по крайней мере, в первом наброске модели). Затем Стиглиц предположил постоянную предельную норму сбережений m (равную 1 минус предельная склонность к потреблению).

s i = b + m ( w + rc i )

Изменение богатства - это, по определению, экономия по сравнению с первоначальным богатством ( s / c ), которое, таким образом, становится

где первый член обозначает сбережения из заработной платы, а второй - сбережения из дохода от капитала (при этом b - некоторая минимальная сумма сбережений, константа сбережений). Чтобы получить изменение неравенства богатства между двумя индивидами (или классами), такими, что y j > y i, мы посмотрим на разницу в темпах роста их богатства. Она равна

и, следовательно, неравенство в богатстве при таком простом условии должно уменьшиться. Нас здесь мало интересует результат, который, очевидно, вытекает из предположения, что заработная плата двух классов и сбережения из заработной платы одинаковы; следовательно, сбережения бедных и богатых отличаются меньше, чем их капиталовооруженность, и поэтому богатство бедных растет быстрее, чем богатство богатых. В модели Стиглица важен не вывод (который имеет мало общего с реальным миром), а то, что эта простая модель (пере)ввела классы через разницу в обеспеченности капиталом, а затем добавила различия в заработной плате (Стиглиц сделал это во второй части своей работы), затем различия в склонности к сбережению между индивидами, и, наконец, различия в сбережениях из доходов от капитала и труда.

Простая ситуация с двумя классами (богатые и бедные; трудовой доход и доход от капитала) уже дает нам четыре предельные склонности к сбережению (и потреблению). Кроме того, можно ввести различие между нормами доходности, позволяющее, например, более богатому человеку или классу пользоваться более высокой нормой доходности на активы, чем более бедному. Кроме того, ничто не ограничивает нас рассмотрением только двух индивидов или классов: мы можем ввести множество, а для большей реалистичности - множество индивидов с нулевыми (или даже отрицательными) активами. Другими словами, все в исходном уравнении можно сделать специфичным для конкретного человека: заработную плату, среднюю и предельную склонность к сбережению, норму прибыли на активы и обеспеченность активами. Таким образом, мы ввели распределение доходов как реальность через приоткрытую неоклассическую дверь. Но это отверстие долгое время оставалось неисследованным из-за отсутствия возможности расширить концептуальный аппарат Стиглица и заполнить его данными. И даже если это было сделано, чтобы достичь чего-то большего, требовался институциональный и политический анализ, чтобы ввести налогообложение и социальные трансферты и лучше отразить западные общества, глубоко поляризованные в отношении собственности на капитал.

Теория против реальности. В отличие от воображаемого неоклассиками мира недифференцированных индивидов, Соединенные Штаты и все другие страны с развитой капиталистической экономикой оставались глубоко разделенными по классовому признаку даже в период быстрого экономического роста и сокращения неравенства. Доля финансовых активов, принадлежащих 10 процентам самых богатых, по каждому отдельному классу активов составляла около 90 процентов даже в такие годы, как 1983-й, когда неравенство в доходах и богатстве в США было исторически низким (рис. 7.3). Если мы суммируем все финансовые активы, то увидим, что уровень концентрации был еще выше. Для акций, находящихся в прямой и косвенной собственности (то есть акций, принадлежащих взаимным и пенсионным фондам), доля верхнего дециля превышала 90 %. Поэтому не будет преувеличением сказать, что Соединенные Штаты (с точки зрения их финансового богатства) принадлежали одной десятой части граждан страны. И даже эти цифры, скорее всего, являются заниженными, поскольку в таких исследованиях частные акции, как правило, недооцениваются (акции некорпорированных компаний, которыми владеют инвесторы, обычно недооцениваются по сравнению с рыночной оценкой, определенной после выхода компаний на биржу), и такие акции в значительной степени сосредоточены среди богатых людей.

Рисунок 7.3. Доля верхнего дециля в различных финансовых активах (США, 1983 год)

Примечание: Акции, находящиеся в прямом