свиную тушёнку. Жирную, розовую, утопающую в банке с плотным слоем янтарного сала. Самой лучшей тушёнкой считалась трофейная немецкая в банках из прочной жести с тиснением латинских букв и цифр. На чёрном рынке три трофейные банки шли по цене одних золотых часиков.

Жаль только, что лакомиться тушёнкой приходилось редко, потому что дома постоянно крутилась соседка с девчонками. Чутьё у голодных людей, как у собак: унюхает Алевтина дурманящий запах, и пойдут расспросы: откуда да почему.

Хуже, если участковому проболтается, и придут в квартиру с обыском.

Он боялся милиции, прятался от соседки, трепетал выдать своё благосостояние перед управхозом Егором Андреевичем, но больше всего Михаил Михайлович опасался чужих взглядов. Ему казалось, что они прожигают насквозь и все, кто смотрит в его сторону, понимают: «этот гражданин хорошо ест». В любой момент в комнату могут ворваться голодные и замять, затоптать, отнять еду и совать в свои ненасытные рты, оставив его умирать в опустошённой квартире.

При мысли о смерти, у Михаила Михайловича потемнело в глазах, и он быстро сунул за щёку конфету «Коровка». Конфеты всегда лежали у него под подушкой, чтобы даже во сне касаться рукой еды. От конфетной сладости на душе стало легче. Михаил Михайлович зарылся под одеяло и накрыл голову старым халатом, чтоб не мёрзли уши, хотя в комнате было протоплено. Тепло тоже надо беречь.

Мир Гришина, и без того тесный, сейчас сузился до размеров кровати, сундука с запасами и золотых часов, которые он ежедневно пересчитывал. Их осталось двадцать пять штук, и если советские войска не прорвут блокаду и часы закончатся, то к нему придёт голод.

Поглощённый спасением собственной жизни, Михаил Михайлович стал вспоминать о Лере только тогда, когда ему приносили от неё передачу с горсткой крупы или несколькими сухарями. Пряча гостинцы в сундук, он с раздражением думал, что дочь могла бы присылать больше. Ей хорошо возле продуктовой дороги в сытости, тепле и на полном военном обеспечении, в то время как её отцу приходится выживать в нечеловеческих условиях.

Эгоистка. Вся в мать. Жены, давно вычеркнутой из жизни, Гришин предпочитал мысленно не касаться. Умерла — так умерла. Хотя в глубине души он не был в этом абсолютно уверен.

* * *

Рана долго не заживала и гноилась, поэтому Сергей вышел из госпиталя только в середине апреля, когда солнечный фронт полностью вытеснил с неба неприятельские снежные тучи. Правда, иногда в Приладожье с боями прорывалась метель, но она уже не могла переломить ситуацию, и весна уверенно наступала.

День стоял звонкий, ясный, хрусткий, как осколки сосулек у крыльца госпиталя.

Ночью корка наледи с грохотом рухнула с крыши, и раненые в их палате заворочались в койках: бомбят?

Кое-кто уже стал одеваться, но заглянувшая в дверь медсестра успокоила:

— Спите, голубчики, это сосульки под застрехой спикировали, оттепель на дворе.

Впервые с начала войны Сергей отоспался, отъелся и отмылся. По крайней мере, с рук сошла плёнка моторной грязи, которая, казалось, прилипла навсегда и останется до самой старости, если получится до неё дожить.

Настроение у Сергея было отличное, подкреплённое вчерашним письмом от мамы.

Мама сообщала, что ходила к Кате в казарму, саму её не застала, но Катя жива-здорова, болела, поправилась и приступила к службе.

Из окон палаты на Сергея смотрели товарищи по палате, с которыми успел подружиться. Тараска — пацанчик из Киева, в знак прощания махал растопыренной ладонью. Сергей широко улыбнулся и вскинул на плечо вещмешок с сухпайком и парой чистых портянок. Хотелось как можно скорее добраться до полка и вскочить на подножку своей верной полуторочки. Заждалась, небось, хозяина.

Шофёр первой же попутки сразу признал в нём своего и, гостеприимно предлагая сесть, сказал:

— Отъездились мы, брат, по Ладоге. Сегодня-завтра последний рейс. Воды по колесо, не машина, а лодка, едешь — как плывёшь. — Оторвавшись от руля, он шутливо развёл руками в стороны.

Подставляя нос солнышку, Сергей сдвинул ушанку на затылок и вдруг понял, что остро жалеет подтаявшую дорогу, по которой его полуторкой намотаны тяжёлые снежные километры. Когда изматывающие морозы казались бесконечными, а машина буксовала в снежных заносах, он мечтал о весне и тёплом лете, но вот они на пороге, и в душе плещется полынья с тёмной водой. Теперь на смену машинам должны прийти баржи, а их автобат, наверно, перебросят на фронт. Хорошо бы до передислокации повидать маму с Катей!

Едва зацепившись мыслями о свидании с Катей, он уже не мог сменить тему и весь путь до Кобоны вспоминал, как впервые увидел её во дворе — смешную девчушку с косичками и упрямым взглядом.

«Хорошо, что Катя спасает людей — самое женское дело», — думал он, глядя в окно на встречный поток машин, которыми ловко распоряжались девушки-регулировщицы. В госпитале он познакомился с хохотушкой Лидой, раненной в спину, и был очень удивлён, когда узнал, что она снайпер.

— Охотник за головами, — гордо сказала Лида, — иногда приходится в засаде по десять часов лежать, чтоб фашиста снять. Я в глаз бить люблю, как белку, чтоб наверняка.

Бесспорно уважая Лидин подвиг, Сергей признался себе, что не хотел бы видеть Катю снайпером. Было что-то противоестественное в женских руках, нажимающих на курок снайперской винтовки.

По мере приближения к ладожскому берегу ветер крепчал, а на подъезде к Кобоне превратился в настоящий шторм. Чтобы не унесло ушанку, Сергею пришлось придерживать её рукой. Это его развеселило, и когда он открывал дверь в командную землянку, чтобы доложить о прибытии, на лице гуляла широкая улыбка.

Командир батальона собирался уходить. Накинув на плечи полушубок, он шумно выдохнул три раза по выдуманной им самим методе скоростного просыпания. За последние сутки ему удалось покемарить от силы пару часов, и он всё время клевал носом.

— Товарищ капитан, прибыл для продолжения службы! — бодро отрапортовал Сергей, с некоторым трепетом добавив: — Надеюсь, моя машина цела?

— Цела, — сразу же ответил комбат, — только подремонтировать придётся, сам понимаешь, у нас как всегда аврал. — Он торопился в штаб, поэтому говорил быстрой скороговоркой. — Молодец что явился, мы тут тебя частенько вспоминали. Иди, сдай документы и сразу принимайся за ремонт. Будем выполнять важное правительственное задание.

Важным правительственным заданием оказался репчатый лук — сорок одна тонна, по половинке луковицы каждому жителю Ленинграда, а проблема заключалась в том, что лёд уже тронулся и вместо трассы в берег била тёмная ладожская вода.

* * *

Одиннадцатого апреля состояние ледовых трасс ещё более ухудшилось. Вот что доносил начальнику ВАД-102 А. М. Шилову заместитель начальника ледового