8 марта проводился также воскресник по разборке накопившейся почты. 700 комсомольцев, помогавших почтовым работникам, разнесли в этот день ленинградцам 60 тысяч писем[31].

* * *

Катя не могла сказать, зачем она идёт к Серёжиной маме — ноги сами несли. Она не планировала вступать с ней в беседу или стоять под дверью, ловя звуки голосов в квартире. Хотя, чтобы услышать Сергея, она согласилась бы даже повиснуть на подоконнике.

Хотелось просто убедиться, что Варвара Николаевна не убита горем. А раз так, то значит — Сергей жив и с ним всё хорошо, по крайней мере на данный момент.

Улицы по ходу пути несли на себе следы свежей уборки: дорожки расчищены, с проезжей части убраны осколки кирпича и куски бетона. Выбитые взрывом стёкла в бывшем универмаге аккуратно собраны в кучу.

Многие жители ещё не ушли с воскресника, а что-то копали, носили, отскребали. Со всех сторон слышались разговоры и, самое удивительное — смех. Казалось, что, собравшись вместе, люди не желают расставаться после долгой и одинокой зимы.

Глядя на согнутые спины и мелькающие лопаты, Катя подумала, что сегодня у Егора Андреевича была масса хлопот, потому что на воскреснике управхоз превращается в главнокомандующего пусть маленьким, но эффективным войском. И какая, в сущности, разница — очищать страну от грязи или от врага.

Философские мысли, приходящие в голову, быстро смывались под страхом от того, что она может прочесть на лице Серёжиной мамы.

Сначала Катя шла быстро, потом медленно, потом снова быстро. И почему никто не придумал какую-нибудь особую связь человека с человеком, наподобие переносного телефона? Хотя, тогда пришлось бы таскать за собой бухты с километровыми мотками провода.

На подходе к дому Медяновых ноги отяжелели, и Катя остановилась около группы работающих женщин. Они прочищали ливневую канализацию и никак не могли открыть люк. Одна из женщин, с рыхлыми водяными щеками, стояла на коленях и поддевала крышку ржавым ломиком. Две другие били по краю металлическими скребками. Тупые лезвия срывались и молотили по асфальту, издавая сухой хруст.

Катя поискала глазами окна квартиры Сергея. Она была на третьем этаже. Заклеенные полосками стёкла целы, маскировочная штора задёрнута.

— Девушка, вы кого-то ищете?

Катя сморгнула от неожиданности — так внезапно раздался за спиной певучий женский голос.

— Да, Медяновых, — сказала она машинально.

Женщина в пуховом платке перестала стучать скребком и посмотрела долгим заинтересованным взглядом.

— А Варвары Николаевны нет. Она на воскреснике в своём издательстве.

— У неё всё в порядке?

— В каком смысле? — Женщина прислонила скребок к фонарному столбу и засунула руки в карманы.

— Во всех. — Катя пожала плечами, поправляя сползающий ремень противогаза. — Хотела узнать — жива ли она, здорова. Война ведь.

— Она-то жива, а вот с сыном у неё беда. Вы ведь знаете Серёжу?

У Кати потемнело в глазах, и она едва устояла на ногах:

— Знаю.

Женщина сделала скорбное лицо:

— Весточку ей вчера принесли, что ранен он. Сейчас в госпитале.

Уходящая из-под ног земля остановила свой бег, но Кате понадобилось несколько секунд, чтобы прийти в себя.

— Не знаете, что с Серёжей?

— Чего не знаю, того не знаю. — Женщина развела руками и словоохотливо сообщила: — Письмо Варваре Николаевне принесла девушка в армейской форме. Такая крепенькая, розовощёкая. Сразу видно, что не наша, ленинградская, а с Большой земли.

— Спасибо.

Про девушку Катя слушала уже вполуха, потому что главным было то, что Сергей жив. Просто жив. Он есть на этом свете: дышит, думает, пишет маме письма, любит, пусть не её, а девушку с розовыми щеками.

Мысль о том, что ранения бывают смертельными, Катя не допускала и, как только почувствовала тревожную нотку, твёрдо приказала себе:

— Прекрати истерику, Ясина. Всё хорошо. Все живы, а остальное не твоё дело.

* * *

Письмо от Сергея Варваре Николаевне привезла Манюня. Как только прокатился слух, что Сергей ранен, Манюня попросила подругу помочь испечь пирог с подслащёнными макаронами и отправилась к девчонкам-телефонисткам. Те знали всё на свете.

На вкус пирог оказался отменным, поэтому к концу чаепития Манюня разузнала не только номер госпиталя, но и то, что рядовому Медянову проведена успешная операция, а сам он представлен к поощрению за поимку пленного «языка».

Следующим этапом стал рапорт на увольнительную, ну а упросить знакомых шофёров подвезти до нужного населённого пункта труда вообще не составляло. Манюню подвезли бы хоть на Луну, если бы туда была проложена дорога.

В полдень она легко соскочила с попутки у дверей госпиталя. На душе было тревожно, но радостно. Много раз в мечтах Манюня представляла, как вытаскивает Сергея с поля боя, а он обнимает её за шею и благодарит долгим жарким поцелуем, от которого темнеет в глазах. Потом, пережидая бомбёжку, они будут лежать в окопе под одной шинелью и шептать друг другу слова любви. Только ранение обязательно должно быть лёгким, например в плечо или в ногу.

Перед тем как пройти в палату, Манюня достала круглое зеркальце и тщательно уложила колечками чёлку на лбу. Щёки у неё и так розовые, а губы надо накусать, тогда они станут алыми и полными.

Сергей спал. При её появлении раненые на соседних койках зашевелились. Их восхищённые взгляды доставили Манюне тайное удовольствие от собственной красоты. Горделиво поведя плечом, она присела на уголок кровати и стала смотреть на осунувшееся лицо Сергея с тёмной дымкой небритой щетины. Сквозь беспокойный сон он сдвигал пушистые брови и бормотал что-то неразборчивое. Манюня с интересом наклонила голову, но не смогла разобрать коротких слов, сложенных из неясных возгласов.

— Серёжа, Серёженька.

Она протянула руку погладить его по щеке, предварительно метнув взгляд на соседей по палате. Они наблюдали за ней во все глаза. Пусть пялятся сколько угодно — не каждый день в палату приходят красивые девушки. Сергей открыл глаза раньше, чем Манюня успела к нему прикоснуться.

В первый момент он с удивлением смотрел на неё, как сквозь стену, а потом с удивлением в голосе спросил:

— Маня? Ты откуда?

— Из Кобоны. К тебе приехала. — Она посмотрела на его забинтованное плечо, полуприкрытое солдатским одеялом, и спросила: — Больно?

— Не очень, — Сергей показал глазами на стакан воды, — дай попить.

Задрожавшие руки Манюни метнулись к стакану. Она склонилась к кровати так низко, что едва не задевала волосами лоб Сергея.

Сергей отстранился, насколько позволяла его неподвижность. Видеть Манюню ему не хотелось и разговаривать тоже.

По своему обыкновению она затрещала что-то необязательное, перескакивая с пятого на двадцатое. Подружка Лика, жена начальника склада, свежее пополнение у связистов…

Сергей не