– Елизавета Дмитриевна, да как же это! – возмутился он. – Вы же только что обрели второй облик. Чтобы получить над ним контроль, нужно перекидываться почаще.

– Но я, напротив, боялась, что совсем не смогу себя удерживать, – растерялась я.

– Не будете перекидываться – не сможете удерживать, когда перекинетесь невзначай, – довольно жестко сказал он. – Все ваши нынешние проблемы с контролем как раз из-за этого. Фаина Алексеевна должна была вам объяснить эту опасность.

– Фаина Алексеевна не слишком щедра на объяснения. – Я начала успокаиваться, поняв, что ничего непоправимого пока не произошло. – Так что же мне теперь делать? Достаточно будет, если я пару часов побегаю в вашем саду под вашим присмотром?

Все же гулять рысью в одиночестве я не хотела. Мне самой будет спокойнее, если в случае неприятных неожиданностей ко мне придет на помощь квалифицированный маг.

– Я свяжусь с Фаиной Алексеевной, – неожиданно ответил целитель. – Мне кажется, Елизавета Дмитриевна, что в вашей ситуации моего сада будет недостаточно. Вам нужен лес.

Глава 32

В сад Владимир Викентьевич, уж не знаю из каких соображений, категорически запретил спускаться, но от смены облика не отговаривал, поэтому в своей комнате я перекинулась, предварительно заперев двери. Почему-то я все же опасалась, что моя агрессия не пропадет и обратится против первого же вошедшего.

На удивление спокойствие снизошло сразу, как я обернулась рысью. Раздражение на все и вся схлынуло, оставив лишь небольшую неудовлетворенность. Пришла сонная расслабленность, которой я поддалась, решив, что моему организму лучше знать, чего именно мне сейчас не хватает. Я еще подошла к окну, подумала, что если Владимир Викентьевич опасался за свои деревья, то зря, а потом легко запрыгнула на кровать, свернулась в плотный пушистый комок и сразу уснула, погрузившись в сон, как в толстую уютную пуховую перину.

И снилось мне, будто я вместе с Хомяковым делаю в саду Владимира Викентьевича огромную снежную бабу. Причем ни я, ни Николай не люди: я рысь, а он хомяк, но не такой, какого я видела при последней нашей встрече, а огромный, раза в два больше меня, и с шерстью, почему-то не пушистой, а торчащей железными иголками, совсем как у ежика. Или нет, скорее как у дикобраза: такой иголкой стрельнешь – и намертво пришпилишь противника к дереву, как бабочку к альбомному листу. Но сейчас этот огромный хомяк иголками из шерсти не стрелялся и даже ни на кого не рычал, а занимался весьма мирным делом – катал не такими уж маленькими лапками снежные шары. Пока я сделала голову, он успел прикатить два нижних, собрать их вместе и даже воткнуть ветки-палочки вместо ручек. Мой маленький шар встал на свое место, и вскоре снеговик мрачно смотрел на нас глазками-угольками.

– Мы забыли про нос! – сообразила я, огорченно поворачиваясь к Николаю и стукая лапой по его розовому носу, большому, как кофейное блюдце.

Он фыркнул, молча сел на задние лапы, достал из защечного мешка морковку и пристроил снежной бабе на верхний шар, а под нее – кривую веточку, из-за чего баба сразу стала выглядеть на редкость счастливой. И все же чего-то ей не хватало, какого-то маленького завершающего штриха.

– Ведро. Принесите ведро с ледяной водой, – неожиданно раздался голос Рысьиной.

И был он настолько раздражающим, что я подскочила на кровати и только потом раскрыла глаза и с удивлением обнаружила в своей комнате как княгиню, так и Владимира Викентьевича. А ведь я точно помню, что запирала дверь.

– Что вы здесь делаете? – спросила я, а когда сообразила, что говорю в звериной форме, испугалась, вспомнив слова княгини о том, что могу застрять в частичной трансформации.

Но почти тут же поняла, что незначительные изменения я свободно убираю и восстанавливаю одним желанием. И пусть голос получался пока искаженным, но визитеры все равно должны были понять и что я сказала, и как я отношусь к вторжению в мою спальню и в мой сон. Нет, замечание про ведро было своевременным, но мы же не успели его поставить.

– Вы не отзывались, Елизавета Дмитриевна, – безо всякого стеснения пояснил Владимир Викентьевич. – Мы вскрыли дверь в вашу комнату и пытались будить, долго и безуспешно, поскольку просыпаться вы не хотели.

– Мне снился хороший сон, – мрачно ответила я. – И если бы не вы со своим ведром… Зачем вам вообще понадобилось ведро с водой? Да еще с ледяной?

Я села на кровати и вызывающе посмотрела на гостей, чуть приподняв верхнюю губу, обнажая резцы и тем самым показывая свое недовольство. Шипеть я не стала, хотя хотелось. В конце концов, существуют же элементарные правила вежливости. Мне, например, даже в голову не придет вламываться в чужую комнату в то время, когда владелец сладко спит.

– Чтобы вывести тебя из того состояния, в котором ты застряла, – чуть раздраженно ответила княгиня. – Магией это делать было нежелательно, решили сначала опробовать обычные средства. А чем вода холоднее, тем лучше.

– Думаете, я бы обрадовалась, очнувшись в луже?

– Думаю, мы бы обрадовались, что ты вообще очнулась, – сухо сказала Рысьина. – Мы тебя уже минут пятнадцать тормошим, а ты висишь, как видавший лучшие времена меховой палантин на плечах оперной дивы, даже лапами не сучишь.

Сравнение меня покоробило. Сравнить мою прекрасную блестящую пушистую меховую шубку с побитой жизнью и молью накидкой!

– Я просто не хотела просыпаться, – раздраженно фыркнула я.

– Уверена? – ехидно прищурилась княгиня. – Когда не хотят просыпаться, обычно говорят сквозь сон что-нибудь этакое: «Уйдите, я не выспалась» или «Не трогайте меня, я спать хочу».

– Уйдите, я не выспалась. – Я зевнула, намеренно показав острые белые зубы. – И хочу доспать.

И досмотреть сон, узнать, нашлось ли ведро для снеговика. А еще тряхнуть так удачно наклонившуюся над Хомяковым ветку, чтобы весь снег с нее полетел прямо на него. Чтоб его снегом засыпало. Нет, конечно, в реальной жизни снега с той ветки хватило бы, чтобы возвести над хомяком курган, а во сне лишь слегка присыпало бы, но тогда он бы отвлекся от снежной бабы и посмотрел на меня. И перестал бы недовольно молчать и фыркать.

– Фаина Алексеевна, я же вам больше не нужен? – влез в нашу милую семейную беседу Владимир Викентьевич. – Тогда я, пожалуй, пойду, а то в гостиной Юрий Александрович места себе не находит.

– Было бы странно, если бы Юрий Александрович нашел себе место хоть где-то, – презрительно скривилась княгиня. – Идите уж, мы тут сами разберемся.

Владимир Викентьевич задерживаться не стал, вышел тут же, старательно прикрыв за собой дверь,