Рокко тоже замочит. Если надо, мы с Серджо это сделаем, — он взглянул на брата, — правда, Серджо?

— Сделаем, — кивнул тот, — только скажите, синьор Буратино.

— Уж вы-то сделаете, — произнёс Чеснок, — вас потом из полиции замучаешься вытаскивать.

— Рокко, конечно, резковат, — добавил Буратино, — но он прав. И мы, ребята, не будем торопиться. Мы всё сначала взвесим.

Дверь сарайчика вдруг распахнулась, и на пороге появился Джеронимо.

— Здорово, пацаны, — произнёс он, здороваясь со всеми за руку.

— Здравствуй, Джеронимо, вот ты-то нам и нужен, дело есть, — предложил ему дело Пиноккио.

— Это хорошо, — согласился судья, — а какое дело?

— Надо нам выяснить кое-что о двух ребятах, о контрабандистах. Поможешь?

— Запросто, — сказал Джеронимо, — хотя смотря что выяснять.

— Нам нужно узнать всё, что можно о Пепе Альваресе и Дино Кальяри, — объяснял Буратино. — Что за люди, какие у них отношения между собой? Возьмёшься? Думаю, что пару монет это стоит.

— Берусь, — тут же согласился Джеронимо, — а то два дня уже не жрал. А кое-что могу сейчас сказать об этих ребятах.

— Давай.

— Пепе Альварес контрабандист не крупный, но уважаемый. За ним косяков неизвестно, нездешний он.

— Это и по фамилии понятно, — произнёс Чеснок. — А ещё что знаешь?

— Я про него мало знаю, но к вечеру выясню. А вот про Камбалу Кальяри много всякого говорят.

— Например? — поинтересовался Буратино.

— Поговаривают, что он в море на людей нападает, баркасы грабит. Он носит долю Томазо Рыбаку, вспыльчивый, гад. Одному нищему, который грязной рукой схватил его за чистый пиджак, глаз выбил прямо у церкви. Два года назад моряка иностранного зарезал из-за карт, правда, не до смерти. Один год отсидел за контрабанду. Люди его и раньше боялись. А теперь и вовсе стали обходить стороной.

— В общем, законченный отморозок, — резюмировал Рокко.

— Точно, — согласился судья, — опасный парень.

— А сколько человек в его банде? — спросил Буратино.

— У него два помощника, такие же отморозки, только поглупее. Нездешние они. Они с Кальяри сидели вместе.

— Всего двое? — спросил Чеснок.

— Нет, конечно. Я тебе про главных сказал. А так у Кальяри народу много. У него одних баркасов шесть или семь. Вот сами и подсчитайте, сколько у него людей. Человек под пятнадцать будет. Но в основном это люди Томазо, которые в случае чего самого Камбалу могут послать куда подальше, или бывшие моряки, неблатные. Честно говоря, Дино может рассчитывать только на двух своих мясников.

— Мясники — это значит убийцы? — спросил Буратино.

— Не просто убийцы, а мясники. Им что рыбе брюхо распороть, что тебе, всё едино. Одно слово, каторжные, — отвечал Джеронимо.

— Откуда ты всё знаешь, прямо справочник какой-то? — усмехнулся Пиноккио.

— Оттуда и знаю, я же за портом живу, на мысе. А там либо рыбак, либо контрабандист, других нету, — пояснил парень.

— Ясно, — сказал Буратино, — тогда давай за дело, а ты, Лука, иди к дому редактора Малавантози. Знаешь, где это?

— Знаю, это где заборчик белый, смешной такой, его пинком разбить можно. Зачем поставили, непонятно? — дал точную характеристику забору Лука.

— Точно. У редакторши собачонка есть противная…

— Пундель называется, — вставил Рокко.

— … так вот, посмотри, если будет возможность, поспрашивай, выясни всё, что можно о собачке. Нам её спереть нужно. Понял?

— О собачке? — Лука недоверчиво поглядел на Буратино, не шутит ли он.

— О собачке, Лука, о собачке. Выясни, когда она гуляет и с кем, где она гуляет и сколько. И поразмышляй, как эту собаку украсть.

— Собачку? — продолжал сомневаться Крючок.

— Да собачку, собачку, — с раздражением произнёс Чеснок. — Что же ты такой бестолковый?

— А ты не ори, — огрызнулся Лука, — я не бестолковый. Просто мне всё объяснить нужно. А зачем нам эта собачка?

— Поверь мне на слово, безо всяких объяснений, Лука, нужна, — улыбнулся Буратино.

— Ну, так бы и сказали, — согласился Крючок и ушёл.

Надо отдать должное Луке Крючку, он был мастер насчёт выяснения всяческих вопросов, потому что подходил к этому делу творчески. Он мастерски врал и умел ныть, что часто использовал. Стоило ему начать ныть, как люди тотчас решали быть от него подальше. К тому же Крючок был наблюдателен, решителен и хитёр. В общем, пацан располагал всеми нужными качествами, чтобы выяснять что-либо.

Лука не стал шнырять вокруг дома с белым заборчиком, а просто стал невдалеке, засунув руки в карманы, и любовался красивым домом, скрытым тенью сада. А затем без всяческих уловок подошёл к прогуливающемуся полицейскому и спросил:

— Синьор полицейский, а живёт ли в этом симпатичном домике какая-нибудь собачка?

Полицейский долгим недобрым взглядом смерил оборванного мальчишку и ответил:

— Документики?

Лука, предвидя такое развитие событий, заранее приготовил двухсольдовую монету, которую он тут же предоставил полицейскому вместо паспорта. Полицейский, удовлетворившись такого рода документом, спрятал монету в нагрудный карман и произнёс:

— Живёт одна зараза, её и собакой-то назвать нельзя. Шавка, хуже кошки, и бестолковая. Гадит на тротуар похлеще какого-нибудь бродяги. В общем, собака неразумная.

— Какая гадость, — сочувственно поморщился Крючок. — Как этому богачу и не стыдно иметь такую собаку?

— А ты бы послушал, как она лает. Визгливая, спасу нет. Как вспоминаю, так передёргивает всего: так и пнул бы.

— Да, как он только с ней гуляет? — вслух размышлял Лука. — Я бы на его месте со стыда сгорел бы — с такой шавкой гулять.

— А он с ней и не гуляет, — отвечал полицейский. — С этой тварью его жена гуляет, противозная стерва тоже. Ведёт своего этого пуделя на поводке и сюсюкается: «Ой, ты мой маленький. Ой, ты мой хорошенький. Вон, гляди, стоит противный полицейский. Если не будешь слушать свою мамочку, я тебя ему отдам». Тьфу, противно даже смотреть на эту дуру.

— Да уж, представляю себе. Прямо как вижу: дрянная собака с дурой-хозяйкой. И эту картину вам приходится смотреть три раза в день?

— Когда дежурю — два, утром и вечером. Особенно эта шавка утром гадит, меня от этих сцен аж с души воротит. Хотел было даже перевестись на другой участок, да больно