– О, Омилия, – Корадела уставилась на неё с искренним удивлением, – ты что же, и в самом деле думаешь, что любовь помогает видеть человека ясно? Всё совсем наоборот. Любовь – искривлённое стекло, которое всегда обманывает зрение. Поверь мне, я знаю о жизни побольше, чем ты. Каждый раз, когда я смотрела на кого-то через это стекло, мне приходилось расплачиваться…

«Через какое стекло ты смотришь на меня, мама?»

– Твой отец уехал. Я тоже уезжаю – но не в резиденцию. Это только для отвода глаз. Тебе одной я скажу правду – потому что ты должна быть готова, Омилия. Я еду к динну Раллеми, чтобы договориться о твоём браке с его сыном Дереком.

– Кем?

Она вспомнила Дерека мельком – его смущение после поцелуя, их разговор у Сердца Стужи, пустую болтовню на балу, липкие руки…

Самые страшные фантазии о браке – отец решает отослать её и она оказывается рядом с угрюмым чужаком без единого знакомого лица рядом, отец выписывает ей родовитого мужа из дальних земель, и тот бесконечно нудит на непонятном языке, а по ночам притягивает её к себе чужими, горячими руками – меркли по сравнению с этим.

– Дереком Раллеми. Не паясничай, Омилия, ты с ним хорошо знакома. Я дала вам немало времени, чтобы получше узнать друг друга, и теперь…

– «Получше узнать друг друга»? Вот, значит, что это было.

– А ты как думала? Омилия, его отец баснословно богат. Брак с Раллеми поправит дела, а из-за твоего отца они в плачевном состоянии. Сын Раллеми станет владетелем у твоих ног, пока ты будешь принимать решения на верхнем троне. Кьертания вернётся в наши руки, и впредь Химмельны будут умнее – потому что я всегда буду рядом, моя дорогая дочь, чтобы помочь тебе. Что до твоего отца – он ничего не сможет сделать, если на нашей стороне выступят Раллеми. Долг Химмельнов перед ними огромен. Что будет делать твой отец, если они потребуют от правящего дома уплаты? Складывать камушки с Усели на пару? Этого не хватит, чтобы удержаться на плаву. Его власть станет слишком шаткой, чтобы удержать её. Он ведь не хочет, чтобы вековое правление Химмельнов закончилось вот так, бесславно?.. Ему придётся смириться. Все будут в выигрыше – и он это поймёт.

– Есть и другие способы поправить наши дела, – голос Омилии дрожал, и это было плохо, – усиление экспорта, отец говорил об этом, и…

– Омилия, ты что, вообще меня не слушала? – голос Кораделы, и до того ледяной, похолодел ещё сильнее. Солнце за окнами библиотеки садилось, и по корешкам книг на полках поползли стройные длинные тени. Изгибаясь, они огибали Кораделу. Будто боялись её.

– Я слушала. Но…

– Или ты хочешь, чтобы на трон сел Биркер, калека, который неизбежно станет куклой в чужих руках…

«То ли дело я, не так ли, мама?»

– …а Кьертания перешла прямиком во власть чужеземцев? Ты должна меня слушаться. Я твоя мать, и я владетельница, хранительница души континента, владычица тепла и госпожа огня, или ты забыла об этом? Я знаю, что лучше для тебя. Я знаю, что лучше для страны. Мы долго готовились к этому шагу, и уже скоро, да помогут нам Мир и Душа, мы его сделаем. И ты должна быть готова сыграть свою роль. – Корадела помедлила, внимательно изучая лицо дочери, и продолжила мягче, нежнее: – Я люблю тебя, как никто другой, как никто и никогда не будет любить тебя, дорогая дочь… и однажды, поверь, ты это оценишь. И именно потому, что я люблю тебя, я сделаю всё, чтобы защитить тебя. Ты можешь противиться, злиться… это всё равно будет сделано. Нам не на кого положиться, милая моя. Только друг на друга.

Всё самообладание, взращённое в Омилии жизнью до дворце, матерью, отцом, всей её жизнью, потребовалось ей в тот момент, чтобы широко улыбнуться и кивнуть.

– Конечно, матушка. Я готова. Я… растерялась. Но я понимаю: ты права. В конце концов, это должно было случиться рано или поздно. Мы с Дереком поладим. Он показался мне… смирным.

Несколько мгновений Корадела подозрительно смотрела на неё, но потом кивнула, удовлетворённая.

– Ты мыслишь верно, Омилия. С юным Дереком проблем не будет. Он тебя обожает. Если тебе он не слишком по сердцу, что ж… Чтобы завести наследников, необязательно встречаться слишком часто. Но я предупреждаю тебя сейчас, Омилия: это необходимо, и чем быстрее, тем лучше. Наследники упрочат твоё положение. Твой братец, я уверена, детей иметь не способен. – Поколебавшись, мать коснулась щеки Омилии. – Всё будет хорошо, моя дорогая. Ты снова будешь жить, как пожелаешь, а я – продолжу заботиться о тебе, а потом и о твоих детях. Разве не чудесно?

Уже уходя, Корадела погрозила Омилии пальцем:

– И никому ни слова, моя милая. Это наш с тобой секрет. Я уверена, что Раллеми согласятся, и всё же последнее слово ещё не сказано. Служитель Харстед поедет со мной. Он будет нашим посредником – ведь динн Раллеми так набожен.

– Да, мама.

Омилия вцепилась в край стола так, что побелели пальцы.

– Дьяволы, – прошипела она, когда дверь за Кораделой закрылась.

Что ей делать? Писать отцу? Корадела неспроста дождалась его отъезда, чтобы огорошить Омилию этой новостью. Пока письмо достигнет его – если кто-то из шпионов матери его не перехватит, – дело уже будет сделано.

Даже к брату она не может теперь пойти. Или может? Что, если Корадела просто выдумала всё, чтобы заставить дочь поступить по-своему?

Омилия вспомнила долгие часы, проведённые у ног брата.

«Ты любишь меня, братик?»

«Конечно. Кого ещё мне здесь любить? Ты перемазалась шоколадом, Мил. И, кажется, твой учитель нас нашёл. Вон он идёт – так что придумывай оправдание поскорей».

Мир их летнего дня заслонила ледяная тень голоса Кораделы.

«Никто не будет любить тебя так, как я».

Омилия уронила лицо в ладони. Унельм – ей нужно было увидеть Унельма как можно скорее.

Он должен помочь ей, ведь и он виноват в том, что с ней сейчас творится.

Это он сделал её слабее.

– Госпожа…

Ведела не послушала её, вернулась в библиотеку.

Омилия отняла руки от лица.

– Что тебе нужно? Я же велела ждать меня.

– Я знаю. Но я узнала кое-что… только что. Это ещё не гласно, но вы должны знать. – Что-то в голосе Веделы заставило Омилию поверить: дело серьёзное.

– Что случилось?

– Эрик Стром арестован, пресветлая. За те самые убийства. Представляете?

– Что? – переспросила она, на миг всерьёз задумавшись, а не сон ли все события последнего часа – дурацкий,