Если он и вправду убил всех этих людей… Ты что, и тогда будешь его защищать? Не делай глупостей, ладно? Если он невиновен – я первым приду просить у него прощения.

– Сильно сомневаюсь. – Прежде чем Унельм успел ответить, я отступила в дом и захлопнула дверь, прижалась лбом к тёплому дереву.

Я дрожала.

Слишком много всего. В кои-то веки я чувствовала, что не могу оставаться хладнокровной, не могу думать…

Мне нужна была помощь. Нужно было посоветоваться с кем-то, кто был Строму близок – и кто мог знать, что делать.

Всего однажды я была в гостях у Барта – в компании Эрика – и не была уверена, что сумею найти его дом. Но попытаться стоило.

Я переоделась, шипя от боли каждый раз, когда одежда касалась левой руки. Нужно было как можно быстрее найти транспорт – любой. Уже собираясь отворить дверь, я вспомнила об эликсирах и, поминая дьяволов, принялась в который раз за день штурмовать проклятую лестницу.

«Ничего не предпринимай».

Я представила себе Строма, его выражение лица, когда он будет говорить: «Я ведь просил не лезть, Хальсон. Почему ты опять не послушала?»

Пусть злится. Пусть отвергает меня, пусть откажется от меня совсем… Но я собиралась сделать что угодно, чтобы помочь ему.

Идя по обочине, я думала: то, что Эрик попал в такую беду сразу после того, как мы почти достигли Сердца, не может быть совпадением. Пока что я не могла подумать об этом как следует… И всё же в этот миг я впервые почувствовала, как будто все мы – Стром, я, может быть, даже Химмельны – всего лишь фигуры на чьих-то полях.

Что ж, если это и вправду так и если игроки и вправду решили убрать Строма с полей, они не на тех напали.

Мне удалось сесть на поезд, шедший до квартала Торговцев, где жил Барт. Там я поплутала с полчаса, но, в конце концов, узнала его дом – небольшой, выкрашенный в белый, с синей покатой крышей.

Барт почти сразу открыл мне – и я тут же поняла: он знает. Выглядел наставник Строма старее обычного, и руки его дрожали.

– А, Иде Хальсон. Само собой… Правильно сделала, что пришла. Заходи, девочка.

Я последовала за ним в тёмную гостиную. Здесь пахло старой деревянной мебелью и лежалой тканью. В этом запахе было что-то успокаивающее.

– Садись. Я принесу нам выпить.

Я не могла с ним спорить – ноги дрожали, рука снова начала болеть под повязкой, и я без сил опустилась в глубокое кресло, обитое линялым бархатом.

Прямо передо мной на столе лежала газета – свежий «Голос Химмельборга», и я перевернула страницу.

Конечно, лицо Строма на первой же полосе. Газетчики уже взялись за него, хотя не было ни суда, ни следствия, после которых можно было бы признать его виновным.

– Не стоит читать это, – сказал Барт, вернувшийся с подносом, на котором стояли чайник, чашки и тёмная бутылочка – видимо, снисс.

– Хорошо. Вы что-нибудь знаете о нём? Вы его видели?

Барт покачал головой:

– Нет. Я получил записку от Эрика… но его сразу отправили в крепость Каделы – там он будет ждать суда. Говорят, отдел Олке привёл неоспоримые доказательства его вины, – Барт горько хмыкнул. – Сильно сомневаюсь. У Олке давно зуб за Эрика… Уверен, он просто счастлив, что всё так сложилось… – Барт разлил чай. – Но мы ещё посмотрим. Найдутся препараторы, которые нам помогут.

– Значит, вы знаете, что делать? – впервые с момента, как я увидела Унельма на пороге дома, мне стало легче.

– Конечно. Мы не станем сидеть сложа руки. Ты с нами, девочка?

Я снова услышала предостерегающий голос Эрика. Коснулась связи между нами, но она оставалась холодной, далёкой, как воспоминание.

– Что именно мы будем делать?

– То единственное, что может сработать. Забастовку. Химмельны позволили бросить одного из Десяти в крепость, не дожидаясь суда. Мы должны показать им, что препараторы стоят друг за друга, как никогда.

– Забастовку, – повторила я, и мне стало жарко, хотя окна в гостиной Барта были широко распахнуты. Немыслимо. Вряд ли эта мысль впервые приходила кому-то из препараторов в голову – но история, написанная Химмельнами, должно быть, надёжно вымарывала такие эпизоды со своих страниц. Я вспомнила слова Строма о том, что у него в запасе немало способов, которыми можно перевернуть поля. – Постойте… вы планировали её и раньше, так? Вы… и Эрик?

Барт кивнул.

– Эрик будет недоволен, что я выставлю эту фигуру на поле раньше времени… Недостаточно препараторов на нашей стороне. Кто-то, я уверен, присоединится по ходу дела. У многих есть свои причины встать Химмельнам поперёк горла. И всё равно… нас может оказаться слишком мало, чтобы по-настоящему переломить ситуацию в свою пользу. И всё же Химмельны увидят, что мы на это способны. Велика вероятность, что они захотят замять всё это. Что они испугаются нас. Неожиданность – то, что делает непобедимым даже слабое оружие.

– Но другого шанса не будет, так? Если они будут знать, что препараторы способны на такое, – в следующий раз никакой неожиданности не будет.

– Говоришь, как Эрик. – Барт вздохнул. – Да, он хотел сыграть в эту игру сам – и иначе. Но он больше не сыграет в игры, если мы его не вытащим. Химмельны хотят как можно скорее успокоить горожан. Что до Эрика… Его при дворце любили, особенно когда он был совсем мальчиком… Но с тех пор многое изменилось. Он не всегда был осторожен в делах и словах, – Барт запнулся, как будто поняв, что говорит мне слишком много. – Мало того… Он стал легендой, а ни один правитель не потерпит легенду у себя под носом. Герои опасны. Рано или поздно они убивают чудовищ.

– А если произойдёт ещё одно убийство? Все поймут, что Эрик не виновен. Его отпустят.

– Да простят меня и Мир, и Душа – это было бы отличным раскладом для нас. Но никто не гарантирует, что это случится скоро. Что это случится вовсе. Преступник может порадоваться тому, что всё сошло ему с рук, и уйти в тень надолго… Может, навсегда. Если же нет… Ты знаешь, что в Каделе очень холодно? Там можно заболеть и умереть. Можно ненароком напороться на безбашенного сокамерника. Многое может случиться… если мы не поспешим.

Он был прав – и всё-таки я колебалась, и дело было не в том, что мне предстояло снова нарушить приказ ястреба. В конце концов, я уже сделала это, придя сюда.

Но нарушить долг препаратора было больше,