Я сунула птичку в чистый носок, а носок – в сумку. Мне не хотелось надевать её – наверное, не скоро я решусь снова надеть её, если решусь вообще. Я вспомнила, как Стром касался её, лежавшую у меня на шее, и задрожала.

Вспомнила его прикосновения, когда он смазывал мои раны, его улыбки, и то, как он слишком часто стоял близко ко мне – очень близко, куда ближе, чем требовалось.

Как я ни пыталась убедить своё сердце в том, что Стром не заманивал меня в свои сети нарочно, оно дрожало от обиды. Оно, в отличие от меня, знало, что с какого-то момента Стром хотел касаться меня не меньше, чем я – его.

Но ему не хватило смелости.

– Перестань, – снова сказала я. – Не пытайся делать из него труса, чтобы себя утешить.

Я складывала в сумку камзолы, штаны, бельё – а перед глазами было лицо Эрика Строма, каждый шрам – так близко, и его глаза, чёрный и золотой, как зеркальное отражение моих собственных, горящие, как угли… Я чувствовала его прикосновения, которые всё ещё были спрятаны в моём теле, его дыхание – оно смешалось с моим и парило теперь у губ…

Я отпихнула сумку, упала на кровать и спрятала в ладонях пылающее лицо. Я понимала, что никогда больше не смогу быть с ним рядом, не вспоминая о его руках, губах, его тепле и жадности… но деваться было некуда. Связь ястреба и охотницы, нерасторжимая, соединяла нас. И я хотела продолжать искать Сердце, хотела быть рядом, когда Стром преуспеет, увидеть, что случится, когда оно окажется в его руках… Может быть, он оттолкнул меня как раз потому, что я помешала ему достичь Сердца, оказалась обузой? Может быть, он разочаровался во мне?

Я умылась холодной водой, и мне стало чуть легче… А потом я услышала, что в дверь первого этажа стучат.

Не Стром – у него был ключ, и впервые при этой мысли я почувствовала облегчение.

Я пригладила волосы и заправила домашнюю рубашку в штаны перед тем, как открыть.

На пороге стоял Унельм.

Я сразу поняла: что-то случилось. Лицо у него было бледное, волосы всклокочены, куртка застёгнута не на ту пуговицу. Он тяжело дышал, как будто после бега, и смотрел куда-то в сторону, словно боялся глядеть мне в глаза.

– Привет. Что ты здесь делаешь?

Вместо ответа он протянул мне сложенный вдвое листок.

– Мне жаль, Сорта. Правда. И прости… Я приходил утром, стучал… Но никто не открыл.

Следующий выдох застрял в груди, сердце дрогнуло. Я взяла листок негнущимися пальцами, развернула.

«Иде, ничего не предпринимай. Я разберусь. Эрик».

– Что это? – тихо спросила я. – Что случилось?

– Строма арестовали… Вчера, – сказал Унельм быстро, проглатывая часть слогов, как он делал порой и в детстве, стремясь поскорее разделаться с самым неприятным, чтобы поскорее вернуться к играм и веселью как ни в чём ни бывало.

– Что?.. – Я осеклась, поняв, что в который раз повторяю одно и то же. – Этого не может быть. Ты же говорил, что всё в порядке. То дело с контрабандой… он не виновен, Олке сам это признал, разве нет?

И ошибался – но знать о том, что я в курсе, Ульму точно не следовало.

– Дело не в контрабанде, – пробормотал Унельм. – Это про убийства… ну, те самые убийства. Ночью было новое. И Строма застали рядом с жертвой. Он…

Голос Унельма зазвучал вдруг гулко, как будто уши залепило снегом. Слова доносились откуда-то издалека, и я ухватилась за дверной косяк, потому что мир поплыл вдруг куда-то – и я вместе с ним.

Его руки на моём теле.

Кровь под его Арками, кровь в его снах.

И его глаза – они были достаточно близко ко мне, чтобы я могла увидеть в них душу.

– Это ошибка, – сказала я твёрдо, и мир пришёл в равновесие.

– Если это ошибка, об этом скоро узнают, – сказал Ульм. Я попыталась поймать его взгляд. Тщетно.

– Это ты увидел его там, да? Ты сделал так, что его арестовали?

Ульм молчал, и я почувствовала, как сжимаются кулаки, как что-то внутри меня жаждет ударить его изо всех сил, не сдерживая ни себя, ни препараты. Я ещё не успела ввести утренний эликсир и вряд ли причинила бы ему серьёзный вред – но в тот момент жалела об этом.

– Значит, это правда.

– Слушай, Сорта… Я до последнего надеялся, что он тут ни при чём. Я знаю, что он для тебя…

– Ты ничего не знаешь. Слышишь? Ничего. – Я разжала кулаки, глубоко вдохнула. Что бы там ни писал Стром, я должна была сделать всё, что смогу, чтобы вытащить его из беды. А Унельм, как ни крути, был теперь представителем закона. – Эрик не виноват. Он был дома каждую ночь, когда совершались убийства. Я могу это подтвердить…

– Свидетельству охотницы никто не поверит, Сорта. Кроме того, он мог уходить, когда ты засыпала – как вчера…

– Значит, его подставили. Строму многие завидуют, его могли…

– Вынудить прийти на место преступления? Как?

На этот раз я не удержалась – подалась вперёд, вцепилась в рукав Ульма, подтащила его ближе к себе – ему наконец пришлось посмотреть мне в глаза.

– Это ведь твоя работа – расследовать, так? Ну так выясни, как это случилось.

Некоторое время мы смотрели друг на друга, а потом Унельм вдруг обнял меня – так внезапно, что я не успела ему помешать.

– Мне жаль, что я постоянно причиняю тебе боль, Сорта, – сказал он мне в волосы, и я почувствовала его запах – знакомый с детства. Не изменившийся. – Я не хочу этого. Я буду счастлив, если Стром не виноват… Но пока что очень многое показывает, что… Пожалуйста, ты должна понять…

Я вывернулась из его рук и его запаха – запаха детства, запаха вины.

– Наверное, награда за него будет огромной, не так ли? – Ресницы Ульма дрогнули, и я поняла, что угадала. – Ты ведь ради неё так усердствовал? Я знаю, что у этого твоего Олке на Строма зуб, и ты, значит, решил, что убедить его в том, что именно он виноват, будет проще простого? Знаешь, я многого могла бы от тебя ожидать, но это…

– Думай что хочешь, – сказал он неожиданно взрослым, усталым тоном – такого я от него прежде не слышала. – Я понимаю, он – твой ястреб. Нерасторжимые узы, всё такое… Но если он и вправду виновен? Подумай об этом, Сорта.