– Земной мир. Он будет твоим. И Элис. Ты сможешь жить с ней вечно. Если, конечно, еще этого хочешь. Когда власть будет наша, мы сможем контролировать такие вещи.

– И кому же достанется Ад? Кисси?

– А кто сможет лучше управлять местом, предназначенным для пыток, чем раса прирожденных палачей и убийц?

Это не совсем то, что я ожидал. Не знаю даже, что именно я рассчитывал встретить в этом Неверлэнде, но точно не такое. Я пришел, готовый сразиться с Чингисханом, но увидел затворника, играющего в самую большую разновидность игры «Подземелья и драконы» в истории.

– Ты прав. Не думаю, что кто-то лучше подходит для управления Адом, чем Кисси.

Я прохожу через комнату, восхищаясь силой его памяти, которая позволила воссоздать это место вплоть до мельчайших деталей. Останавливаюсь возле стеллажа с картами, возвышающегося от пола до потолка. Здесь карты города. Карты мира. Карты времени и небесных механизмов. Карты краев Вселенной. Зажигалка Мейсона по-прежнему у меня в руке. Я щелкаю ею и подношу к одной из карт.

– Ты что творишь?

Старые карты печатались на хорошей плотной бумаге. И горит она отлично. Высохшие от времени карты вспыхивают мгновенно. Мейсон бежит к ним, а я тем временем поджигаю книги и бумаги на столе.

– Прекрати! – орет он.

Я подношу зажигалку к книге, лежащей на кафедре. Она написана на арамейском языке. На вид очень редкая и дорогая.

– Прекрати!

Именно такого Мейсона я ждал. Он резко сатанеет и теряет над собой контроль. Демонический рев его голоса сдвигает дом с фундамента и ломает стены. Книги, глобусы и старые баночки для образцов падают с полок. Я теряю равновесие и сбиваю на пол паукообразный скелет Кисси.

– Проблема в том, Мейсон, что ты знаешь меня только по старым временам – когда разрушения давались мне легко и весело. Твой план настолько безумен, что я мог тогда на него согласиться. Но теперь важно только одно: ты убил Элис, поэтому я убью тебя.

Я поджигаю анатомические схемы и чертежи таинственных машин.

Мейсон хватает коврик и пытается сбить им пламя с кафедры.

– Когда я заберусь на Небеса и сяду на золотой трон, – кричит он, – ты и твоя сучка станут моим особенным развлечением.

Мейсон набрасывается быстрее, чем я успеваю пошевелиться, и отшвыривает меня в сторону. Несколько секунд он спасает подожженные мною бумаги. Но затем черный нож, который я воткнул ему в бок в тот момент, когда он меня отталкивал, начинает его беспокоить. Он протягивает руку. Но я тоже очень быстрый. Я прыгаю, перекатываюсь и вдавливаю каблуком сапога рукоять ножа, погружая его в бок еще на шесть дюймов[120]. Мейсон стонет и падает лицом вниз.

Я встаю на него и выдергиваю нож левой рукой. Затем беру пальцами правой руки его за горло и бью ножом между ребер в сердце. Мейсон вздрагивает одновременно с домом. Стены и потолок трескаются. Кирпичи, рейки и штукатурка сыплются на нас. Я вталкиваю нож глубже и слышу, как рушится второй этаж.

Книжный шкаф отрывается от стены и падает на меня. Внезапно Мейсон бьет меня локтем в грудь, и я опрокидываюсь на спину. Потом он оказывается на мне. Я успеваю вовремя поднять нож, и он вонзается ему между ребер. И тут Мейсон проделывает трюк, который я даже не мог себе представить.

Кажется, он не зря проводил время с Кисси. И обменивался с ними не только морскими историями и рецептами шоколадных пирожных. Его рука проскальзывает по моему телу прямо в грудную клетку. Мне сразу становится холодно и тошно – как в офисе Йозефа. Превозмогая волны тошноты и боли, я все глубже проталкиваю в его тело нож.

Стены особняка обращаются в пыль, пол проваливается под нашим весом. Огромный черный купол небытия нависает над нашими головами. Затем исчезает даже пол, и мы оказываемся во тьме, окруженные щебечущими, шуршащими звуками, которые издают Кисси. Эти звуки – единственное напоминание о том, что мы не выпали из Вселенной полностью.

Я кричу в ухо Месону адские ругательства и ядовитые заклинания, пытаясь взять над ним контроль. Он копается в моей грудной клетке и обхватывает пальцами ключ. Вся Вселенная вращается, как автомобиль, скользящий по черному льду. Я двигаю черным лезвием между ребер Мейсона. Выпаливаю атакующие заклинания. Мейсон шепчет на языке Кисси, пытаясь наполнить мою голову смятением и страхом. К счастью, я и так уже в полном смятении и ужасе, поэтому заклинания вроде как излишни.

Вокруг нас сгущается тьма. Непонятные полосы просачиваются сквозь непрозрачную стену пустоты. Миллиард Кисси вскрикивают одновременно, когда лучи света прожигают их укрытие.

Мы падаем. Или что-то проносится мимо нас. Не могу сказать точно. Краем глаза я замечаю Комнату Тринадцати Дверей. Всякий раз, когда Мейсон пытается вырвать ключ из моей груди, комната перемещается в центре времени и пространства, искажая всю Вселенную.

Время течет, как лава. Мейсон тянет ключ к себе, и боль, которую я испытываю, длится миллион лет. Комната кружится рядом. Она больше, чем целая Вселенная. Одна дверь. Дюжина. Миллион. Двери открываются, закрываются, появляются и исчезают, пока комната не становится похожа на мерцающий зоотроп[121].

Мы сжимаемся до размеров атомов. Мы расширяемся так, что заполняем собой Млечный Путь. Я выдергиваю клинок из тела Мейсона и вонзаю его в центр звезды. Затем рассекаю раскаленным добела клинком тонкую ткань, отделяющую царство хаоса Кисси от нашего мира. Кисси визжат и разбегаются, когда внутрь проливается свет. Они пытаются залатать дыры, но я продолжаю резать новые. Пузырь небытия Кисси раздувается и вдруг лопается, разбрасывая горящие тела прочь от света – в замерзшую пустоту на дальнем краю Вселенной.

Когда Комната появляется в очередной раз, я поднимаю нож и рассекаю лезвием руку Мейсона. Его крик сотрясает ближайшие планеты. Я вытаскиваю его отрубленную руку из груди и ныряю в Комнату. Хватаюсь за край Двери Теней и втягиваю себя внутрь. Однорукий Мейсон висит рядом. Я затаскиваю его вслед за собой.

Мы падаем на каменный пол. Я перевожу дыхание и встаю на ноги. Мейсон лежит на спине, прижимая к груди отрубленную руку. Он бледен и дрожит, рубашка сильно пропитана кровью. Я так долго мечтал убить его, но он взял и все испортил. В своих фантазиях я убивал грубого высокомерного Мейсона. Но перед собой вижу хлипкого паренька, дрожащего, как золотая рыбка, выпавшая из аквариума. Он совсем не тот монстр, на которого я рассчитывал.

Мейсон говорит что-то, но я его не слышу. Он повторяет, но так же тихо. Тогда я наклоняюсь к нему и приближаю ухо к губам. Это язык Кисси. Я не понимаю ни слова, но примешивающийся к его голосу хруст, который я часто слышал на арене, подсказывает мне, что это либо звук ломающихся костей, либо их магическое сращение. В случае с Мейсоном, конечно, невозможно отделить одно от другого, как и еще что-то, добавленное ради эффекта.