Затылок тоже начинал ныть – как будто рези в воспаленных глазах было недостаточно.

В камере – по недосмотру Сновидца, не иначе, – на этот раз не было кровавых пятен. Мы подошли к двери с табличкой «Лаборатория 17».

– Так вот, значит, что пытается донести до меня Вселенная? – спросил я воображаемую Первую. – Что кругом жестокие враги, а я совсем один и должен сдаться?

Она развернулась, взглянула на меня в упор. И картинка перед глазами исказилась, как в тот, первый раз, когда я очнулся. С нечеловечески прекрасного лица Посланницы на меня таращились сплошь черные, бездонные глаза, как у «детей». Щерились металлические зубы, словно собранные из крошечных жужжащих ботов.

Миг – и передо мной снова была Первая, больше, чем когда-либо, похожая на человека: сказывался контраст с жутким видением. Она промолчала, скользнув по мне презрительным взглядом.

Лаборатория номер 17, разумеется, никуда не делась. Красный толкнул дверь, она отъехала, и мы вошли. Бенни и Квинт сразу отшвырнули к стене, и меня с ними заодно.

Я упал на пол рядом с Бенни, больно ударившись. Он сел, потирая запястье под ортезом.

– Сделай одолжение, а? – попросил я, заработав неприязненный взгляд. – Посмотри. Ты не хочешь сказать, что у меня что-то в глазу?

– Что ты несешь? – огрызнулся Бенни.

Стол был на месте, как и Камень. Сама лаборатория еще больше напоминала комнату Бриджит, только опять было темно и везде ржавел искореженный металл. Если сощуриться, получалось даже разглядеть угол, где должна была стоять кровать сестры.

Первая подошла к столу, взяла Камень. Поднесла к глазам. Бледный свет Камня отсветами заиграл на таком же бледном лице.

А потом распахнулась вторая дверь, которой раньше не было. И в лабораторию рыча ворвались манекены.

Они не стали тратить время на нас, людей, а сразу бросились на Посланников. Силы были равны – шестеро против шестерых, и в драке те и другие двигались одинаково, словно сражаясь с собственными отражениями.

То есть совершенно одинаково. Нет, Сновидец определенно обленился.

А вот кровью и кишками воняло вполне реально. Эта вонь густой волной поднималась над трупами перебивших друг друга манекенов и Посланников, по полу растеклись фиолетовые и черные лужи. Философский Камень лежал рядом с трупом Первой, в ее крови, и от этого казался ярко-сиреневым.

– Шон, – сказал Бенни, – давай забирай Камень.

– И ты туда же, – бросил я, стараясь не тратить воздух на разговоры. Вдыхать тошнотворные запахи смерти совсем не хотелось.

– Это единственный способ вернуться живыми, – добавила Квинт срывающимся от страха голосом.

В этом видении Индиго и Тамара лежали мертвые где-то здесь, на корабле. И я мог только надеяться, что в реальности это не так. Если уж мне суждено навеки застрять в этом странном чистилище, пусть Вселенная хотя бы им даст выжить.

– Шон, – снова окликнул Бенни.

– У тебя есть ноги, – ответил я. – Вставай и бери сам, если он тебе так нужен.

– А вам, значит, не нужен? – уточнила Квинт.

– Нет. Не нужен.

Она встала, а следом за ней и Бенни. Подобрала Камень из кровавой лужи. С него закапало фиолетовым.

Они оба оглянулись на меня уже у выхода.

– Последний шанс передумать, – напомнил Бенни. В реальности он так никогда бы не сказал.

– Нет, спасибо, – покачал я головой.

Прошло несколько долгих минут, и труп Первой открыл глаза. Черные, бездонные.

– Дайте угадаю, – сказал я, – у меня что-то в глазу, да?

Посланница открыла рот, кровавая лужа у нее под щекой колыхнулась.

– И в шее тоже, – сказала она.

63. Взгляд в прошлое

Когда я открыл глаза, светило солнце и щебетали птицы. А воздух был наполнен запахом, которого я не вдыхал долгих восемь лет – запахом кийстромских деревьев и сухих цветов. Через приоткрытую дверь спальни доносилась с первого этажа болтовня и веселый смех.

Я лежал на своей детской кровати, на мягкой перине. Знакомые звуки и запахи, ощущение родного дома окутывали меня, словно теплый кокон. Такие живые и настоящие, что сразу сделалось ясно: все, что я видел до этого, – просто дурной сон. Да, мне все приснилось: и резня на Кийстроме, и гибель родных, и то, что я остался один. Приснился тот странный космический корабль и какая-то древняя тайна… Просто дурной сон, только и всего.

Снизу долетел звонкий голосок Бриджит. Она говорила на повышенных тонах, на что-то ругаясь, но не всерьез. Папа ответил чуть тише, беззлобно поддразнивая. Мама засмеялась…

Увы, нет. Я не имел права забывать, это было бы жестоко. Они погибли – мама, папа, Бриджит. Вся Итака. Погибли, и я должен был об этом помнить.

Разговоры внизу умолкли. Яркие, теплые лучи потускнели, стали призрачно-серебряными. Я откинул одеяло, опустил ноги на половицы. Они даже не скрипнули.

С уверенностью, какая бывает только в кошмарных снах, я пошел туда, куда надо. Ноги сами несли, я двигался словно поезд по рельсам: ни остановиться, ни свернуть. Прошел через гостиную и остановился перед дверью в комнату Бриджит.

«Лаборатория номер 17» – гласила табличка на двери. Надпись была выведена затейливым девичьим почерком на клочке бумаги. Раньше – я помнил – там было только имя.

Это уже ни в какие ворота не лезло. И если б не было так страшно, я бы непременно посмеялся над жалкими попытками Сновидца сочетать кошмарное видение с детскими воспоминаниями. «Лаборатория 17» в финтифлюшках и завитках. Написано розовой ручкой с блестками. Ну смешно, ей-богу.

Я толкнул дверь и вошел.

Бриджит лежала там же, где я и видел ее в последний раз. На животе, раскинув руки по полу, головой к дальней стене. Как будто заскочила в комнату, спасаясь от преследователей, а они догнали ее и убили. Светлые волосы рассыпались вокруг головы. Отдельные пряди пропитала кровь – было похоже на красные прожилки в яйце. Я медленно подошел, совсем как тогда, почти десять лет назад. Страшно не хотелось этого делать, но я все равно присел рядом на корточки и перевернул тело на спину.

И с удивлением увидел целое и невредимое лицо. Сестра открыла ясные голубые глаза, моргнула и, когда я отпрянул, села.

Я долго глядел на нее, пытаясь хоть как-то это осмыслить. Черты лица стерлись у меня из памяти, и еще я помнил ее как свою ровесницу. Но Бриджит погибла в шестнадцать лет, а мне теперь было уже двадцать пять. Она должна казаться мне ребенком, только память никак не желала подчиняться логике.

– Что это у тебя в шее? – спросила она.

– Имплант, – ответил я, – электронный поводок.

– Но его ведь не должно там быть?

Я покачал головой:

– Это из-за него я полетел на тот проклятый корабль искать Философский Камень.

Бриджит вскинула брови. Вот только… она так никогда не делала, это была привычка лейтенанта Гупта.

– То есть