Шли минуты. Несколько раз я почти собирал волю в кулак и уже готов был прикоснуться к папке, но всякий раз её штурму что-либо мешало: то в комнате вдруг делалось душно, и мне приходилось идти открывать окно, то жажда оказывалась нестерпимой, то книги на этажерке стояли неровно. В конце концов, я разозлился. Что же это получается, в самом-то деле: какая-то картонка с завязочками может иметь власть надо мной, аспирантом второго курса?! Я решительно взялся рукой за обложку, крепко зажмурился и раскрыл папку. Потом я запустил руку внутрь.

Внутри папка была сухой и бумажной. Какие-то документы тихо шуршали, когда я к ним прикасался — их было много, больше, чем я ожидал, хотя, оценив мысленно вес и толщину папки, я вынужденно признал, что где-то столько их и должно было быть. Я погладил ладонью верхний листок — мою руку царапнуло что-то твёрдое, вложенное, видно, под клапан папки. Я осторожно взял странный предмет пальцами — он не сопротивлялся. Я извлёк находку на свет, торопливо захлопнул обложку и осторожно приоткрыл один глаз, а потом, в удивлении, и второй.

Я держал в руке паспорт — толстенькую прошитую книжечку по формату кармана, с гербом и тиснением. Это — я нисколько не сомневался — был паспорт того человека, который сейчас был моей Димеоной. «Который...» Меня передёрнуло. Это мог быть мужчина. Это могла быть старуха. Это мог быть ребёнок. Это мог быть вообще кто угодно... Во всяком случае, у этого «ребёнка» был паспорт, подумал я с облегчением. Раскрывать документ было страшно. Я рассеянно переложил находку в другую руку.

Что-то скользнуло из межстраничья на стол. Я торопливо зажмурился, но глаза успели уже сообщить, что это была фотография, и фотография женская. Нащупав листок на столе, я перевернул его изображением вниз и лишь тогда позволил себе посмотреть.

«Димеона Миянская, — гласил крупный почерк на обороте карточки. — Персонаж». Дата. Номер. Всё просто. Испытав облегчение от того, что прикосновение к неизвестному снова откладывалось, я уже спокойнее перевернул фотографию.

Со снимка на меня смотрела моя Димеона. Это явно было лицо человека, не знающего ещё, как он выглядит: на губах играла деланная улыбка, в глазах застыл вопрос-ожидание. Для меня, впрочем, эта девочка была ангелом в любом виде — неуверенность лишь добавляла ей красоты, придавая лицу очарование искренности. Я долго с улыбкой изучал фотографию, находя в ней тона и детали и не замечая, как летит время. Что-то тёплое разливалось у меня по сосудам и венам. Потом я взглянул на папку, коей, видно, принадлежал этот снимок, но искушение было слишком велико. Я поцеловал фотокарточку и спрятал её в ящик стола, вложив между листами конспекта. Потом я вновь вперился взглядом в паспорт.

В дверь постучали.

— Кто? — крикнул я преувеличенно громко, от неожиданности пряча проклятый документ в карман бывших на мне чьих-то штанов. — Кто там?

— Максим, это я! — раздался из-за двери чуть виноватый голос Яна. — К тебе можно?

— Да, сейчас! — я сообразил, что дверь заперта, и поспешил к ней, чтоб впустить гостя. — Сейчас, открываю!

Ян стоял на пороге с целой стопкой каких-то бумаг.

— Вот, — сказал он, протягивая ворох мне. — Это всё для тебя, а эти подписать нужно.

— Ого!.. — только и сказал я, пропуская его в кабинет.

Сев за стол, я торопливо завязал папку и отложил её в сторону — на столе у меня было много бумаг, и я понадеялся, что Ян не станет читать надписи на обложках. Потом я положил перед собой документы, что требовалось подписать, и вчитался в первый из них.

Это было моё заявление на отпуск — машинописное, с проставленной уже датой, ещё без моей подписи, но уже с визами шефа и бухгалтерии. Вздохнув, я поставил свою закорючку в отведённое место и тупо уставился на испорченный документ.

— Что-то не так? — спросил Ян, стоявший рядом.

— Ян, я расписался как Даффи... — пробормотал я виновато. — Понимаешь, я механически...

— Дай мне, я выведу!

Склонившись к столу, Ян принялся колдовать. Пока он вычищал мою подпись, я уже осторожнее расписался в оставшихся документах — здесь были самоотвод из проекта, написанный моим почерком (я покосился на Яна, но тот словно бы ничего не заметил), пара приказов, с которыми я был ознакомлен, запрос на развоплощение (а я-то и забыл уже, что бегаю в чужом теле) и форма сдачи индекса экстренного возвращения. Вздохнув, я покрутил рукой в воздухе и положил возникшую из ниоткуда безделушку на стол — когда работаешь в поле, возможность быстро попасть в Управление и обратно нужна как воздух, но в обычные дни пользоваться такой привилегией, увы, не дозволяется. Последним я подписал вычищенное секретарём заявление — красиво, каллиграфическим почерком, только хвост у «б» съехал чуть вниз. Затем я торопливо просмотрел вторую порцию документов — из действительно важного здесь был лишь квиток на получение вещей в «Клыках вервольфа», — после чего передал готовые бланки Яну. Секретарь сверил номер на маркере с проставленным в форме, кивнул и, не оборачиваясь, пошёл к выходу. Я смотрел ему вслед. Хлопнула дверь, и я снова остался один.

***

Когда услужливый Ян ушёл, я на цыпочках подкрался к двери и вновь запер замок на два оборота. Потом я так же крадучись вернулся за стол и снова понуро воззрился на папку. Изучать её дальше мне не хотелось. Вздохнув, я медленно опустил подбородок на сложенные одна на другую ладони, упершись грудью в кромку столешницы, и закрыл глаза. Отправляться в «Клыки» и развоплощаться желания не было. Идти домой — тоже. Уходить в отпуск — и подавно. Хотелось забыться — и чтобы, проснувшись, узнать, что всё случившееся было сном, но главное — хотелось вновь оказаться