Греческий кризис 1820-х годов играл особенно важную роль в открытии россиянами южных славян. Образованные подданные царя не могли не обратить внимания на равнодушие, с которым другие народы Балканского полуострова встретили восстание греков. Попытка понять, почему так произошло, заставила секретаря российской миссии в Константинополе С. И. Тургенева критиковать лидера Этерии Александра Ипсиланти за недостаток подготовки и знания местной ситуации. Тургенев также порицал Ипсиланти за склонность ставить греков выше всех остальных и охарактеризовал попытку лидера повстанцев восстановить греческую империю как «бесполезную и вредную»[713]. В то время как Тургенев приписывал поражение Этерии ошибкам руководителей восстания, его коллега в российском консульстве в Бухаресте А. М. Спиридов писал про «общее, неизменное предубеждение всех славянских племен, обитающих в Турции, против Греков» и связывал с ним неудачу всебалканского восстания 1821 года[714].

По мнению Спиридова, это предубеждение имело глубокие исторические корни и в конечном счете объяснялось моральной испорченностью греков, в результате чего «коварные царедворцы, нравов развратных» пришли на смену античным «сынам славы». По словам Спиридова, византийцы «с завистью смотрели на племена свободные, непокорные их властолюбию», которые защищали их от «варваров»[715]. В конце концов греки разоружили своих славянских защитников и поработили их, однако очень скоро сами попали под господство чужестранцев. После османского завоевания Константинополя «лесть и унижение открыли грекам вход к обладателям своим». Для того чтобы улучшить свое положение, они «старались обращать внимание и месть Османлиев на простодушные и воинственные племена Славянские… В продолжение веков и доныне, Греки, потеряв самобытность свою, старались властвовать на земле предков остроумием и проницательностью. Чтобы вернее успевать в своем намерении, они удалили лучи просвещения от народов славянских»[716].

Статья Спиридова важна тем, что в попытке объяснить неудачу Этерии поднять на борьбу с Османами всех балканских христиан, она указывала на существование важных конфликтов и противоречий между различными этническими группами православных подданных султана. Иллюстрируя амбивалентное отношение россиян к грекам, работа Спиридова была также одной из первых российских формулировок идеи славянского единства, которая основывалась на представлении о славном прошлом славян и объясняла их нынешние беды османским и греческим угнетением. В своей статье Спиридов изобразил мифическую историю борьбы между силами зла и добра, которые воплощали соответственно греки и славяне.

Анализ Спиридовым греко-славянских отношений совпадал с идеями наиболее значимого из современных ему представителей сербской мысли Вука Караджича, находившегося в переписке с российскими учеными-славистами. В своем описании Сербии, опубликованном в «Вестнике Европы», Караджич обвинял греческое духовенство, захватившее во второй половине XVIII столетия все ключевые позиции в сербской церковной иерархии, в приведении сербских священников в такое состояние, что «теперь трудно найти священника, которой бы умел хорошо читать по книге». Для Караджича греки были «происхождением своим и языком чужие нам и принадлежат к народу, которой никогда не был (и никогда, кажется, быть не может) истинно дружественным к Сербскому племени». Подобно господарям-фанариотам в Молдавии и Валахии, греческие епископы были по сути откупщиками, получавшими свои посты на год и озабоченными лишь тем, чтобы вернуть с лихвой затраченные ими деньги. При назначении приходских священников греков интересовала прежде всего способность кандидата заплатить за свое назначение, а не его способность исправлять обязанности священника. Наконец, согласно Караджичу, греческие иерархи сами редко обладали хорошим образованием, будучи, как правило, «они сами большею частию люди простые, неблагонравные, иногда разорившиеся торговцы, иногда монахи, от имени какого-нибудь монастыря напросившие денег»[717].

Несмотря на негативную роль греческих иерархов, сербы не обратились в ислам, не поддались соблазну католицизма и остались верны православию. Согласно А. Г. Розальону-Сошальскому, который составил подробное описание Сербии после русско-турецкой войны 1828–1829 годов, эта верность объяснялась эмиграцией сербской знати после османского завоевания[718]. В подтверждение своего тезиса автор обращал внимание на несчастную роль, которую сыграла в истории южных славян более укорененная знать Боснии и Герцеговины. Боснийские и герцеговинские феодалы обратились в ислам для того, чтобы сохранить свои земли и титулы, что вызвало массовое вероотступничество и в конце концов сделало славян-мусульман более многочисленными, чем славян-православных в этих двух областях[719]. Напротив, отсутствие знати в османской Сербии лишало ислам важного канала влияния на широкие массы населения, что позволило последнему сохранить православную веру, несмотря на убогость местной церковной иерархии.

В то же время православная система координат сосуществовала в составленном Розальоном-Сошальским описании сербов с исключительно светскими категориями. Сохранившая свою значимость культурная идиома классицизма, в сочетании с постепенным разочарованием в греках, побудила Розальона-Сошальского видеть в южных славянах истинное воплощение классических добродетелей. На основании биографий представителей сербской родовой знати российский автор делал вывод, что простые сербы имели много общего с греками времен троянской войны[720]. В то время как греки утратили свои классические добродетели, сербы сохранили свой традиционный образ жизни и свою приверженность православию. Российский офицер отмечал, что войны между Османами и Габсбургами часто велись в сербских землях, препятствуя развитию у местных жителей той рабской покорности, с помощью которой пленник добивается снисхождения и мира от своего господина[721]. Хотя войны лишили сербов желания совершенствоваться в земледелии, в котором они уступали болгарам и грекам, они позволили им сохранить воинственный дух и придали стране дикий вид, который она сохраняет и теперь[722]. Розальон-Сошальский находил, что сербы горных областей во многих отношениях были близки к природному состоянию человечества, и утверждал, что они еще сохраняют свежесть ума, которая зачастую утрачивается с выходом из этого состояния[723].