— Нет, Костя. Мне нужно к Розе зайти, помочь ей. — Маша поняла, что лишь оттягивает момент встречи с домашними Цапельского. Но сказать о своих подозрениях так и не решилась.

— Конечно, — Костя губами легко коснулся её виска. — Тогда я тебя жду. Приходите вместе с Люськой.

— Кость, а ты… — Маша перевела взгляд на следователя Гаврилова, — ты решил теперь работать в полиции?

— Решил. Помнишь, я говорил, что у меня товарищ в органах? Мы учились с ним. Вот, позвал. И образование пригодилось.

— А как же фирма?

— Фирмой мама займётся.

— Дарья Михайловна? — озадачилась Маша.

— Она справится, — убеждённо произнёс Костя. — Хотя бы пусть попробует… В память об Аркаше. — Костя вздохнул. — Глупо всё как-то получилось. Она чувствует себя виноватой. Только… — Костя поморщился. — Ну ты же понимаешь, она моя мать, я не могу её осуждать…

— Конечно, Костя! И Натали…

— Я сделаю всё возможное, — Цапельский сдержанно кивнул, — и для неё, и для Галки.

— А Жорж?

— Трубку не берёт, в офисе не появляется.

— Его будут искать?

— Пока предъявить ему нечего. Если бы Хвошня был жив, то…

— Готов? — Следователь вышел первым, за ним остальные. Под мышкой у него была папка. — Труп уже увезли. Всё запротоколировали. Самое время сожрать что-нибудь и чаю выпить. Покрепче. А лучше сразу водки.

Маша задумчиво посмотрела им вслед и вернулась к Люсьену.

— Когда ты освободишься?

— Закончу сначала здесь, — он оглядел пьяную компанию за столом.

— Это делается так, — демонстративно гремя посудой, Маша стала собирать пустые тарелки в стопку. Понесла их в дом. Затем вернулась за рюмками.

Сгрузив посуду в раковину, она стала по-быстрому замывать её. Одна из рюмок хрустнула, больно уколов палец осколком. Маша зажала ранку и хотела было позвать Люсьена, чтобы попросить пластырь, но затем вспомнила, что у него на столе в комнате лежит большой клок ваты — Люська по старинке пользовался ею для затирки карандаша на бумаге.

Она уже по-свойски зашла в его комнату и, оторвав кусок, прижала к ранке. Заметила флакон одеколона на зеркале — жидкости в нём было чуть меньше половины. На тёмно-зелёной этикетке поверх пожелтевшего стекла белел букет ландышей. Открутив пластмассовую крышечку, Маша поднесла его к носу и вдохнула горьковатый аромат.

— Это от мамы осталось, — неслышно появился Люська.

— Ничего, что я тут? За ватой зашла. Порезалась… Вечно у меня всё через одно место… — Маша лизнула подушечку пальца.

— Надо продезинфицировать, — сказал Люська. — А хочешь, я водки принесу? Окунёшь в неё палец.

— Да ну, — Маша наклонила флакон над запястьем. Желтоватая жидкость каплей замерла на её коже. Сунув в неё палец, Маша прислушалась к ощущениям. — Даже не щиплет… А запах есть…

Люська отвёл глаза.

— Раньше сильнее пахло. Я, когда ребенком был, уснуть не мог, пока этот запах не почувствую. Помажу руку, вот как ты сейчас, и нюхаю… Глаза закрою, и мать рядом…

Маша сглотнула комок в горле и быстро размазала остатки одеколона по коже. Ничего, скоро выветрится…

— Я пойду к Розе, помогу ей, — сказала Маша. — А потом мы вместе пойдём к Цапельским, хорошо?

Люсьен отвернулся. Маша прошла мимо, опустив руки в надежде, что запах не будет таким сильным, но аромат ландышей словно ожил у неё на коже, будоража и напоминая о чём-то горьком и несбыточном.

В доме Розы никого не было, но присутствие большого количества людей всё ещё ощущалось. Словно шаги и разговоры до сих пор ещё гремели под потолком. Атмосфера заметно изменилась — уютный запах деревенского жилища, до этого наполненный кухонными ароматами и молочными испарениями, сейчас портили навязчивые вкрапления сигаретного дыма и мужского пота.

Маша постучала об угол входной двери, но ответа не дождалась. Тогда она пересекла коридор и нырнула под низкую притолоку сеней.

Роза была во дворе. Ворота, открытые настежь, покачивались от ветра. Хозяйка сидела спиной к Маше и доила одну из коров. Услышав шаги, обернулась.

— Это я, — Маша подошла к воротам и потянула за тяжёлую створку, чтобы закрыть их.

— Орать начала, Зорька-то, даже в хлев отказалась идти. Испугалась, милая! — Роза погладила пятнистый бок и снова ухватилась за вымя. — Так ведь и сгореть молоко может, — заметила она.

Маша посмотрела на место, где недавно лежал мёртвый Хвошня, и оцепенела от оглушающих воспоминаний. Резкий звук молочных струй о стенки ведра заставил её прийти в себя.

— Чем я могу помочь? — спросила она.

— Чем ты мне поможешь? — горько усмехнулась Роза. — Вернёшь всё обратно?

— Я…

— И откуда ты взялась на мою голову?! — Роза заправила за ухо выбившийся волос.

— Я понимаю! — Маша прижала руки к груди. — Вы спасли меня! Но ведь не скажешь просто спасибо…

Роза задела ведро, и молоко белой массой заколыхалось до самых краёв.

— Замотают они меня теперь… Как будто под руку кто-то ткнул — сама не ведала что делаю…

Корова повела головой и недовольно переступила ногами.

— Тихо, тихо… — стала успокаивать скотину Роза. — Иди уже, чего там… — следующая фраза предназначалась Маше.

Маша потопталась на месте, но потом всё-таки подошла к женщине и приобняла её за шею.

— Они во всём разберутся. Мне жаль, что Хвошня не сможет теперь ответить за всё, что сделал. Но вам не в чем себя винить и бояться…

Роза отстранилась. Хмуро посмотрела на Машу.

— Иди уже. И правда, не до тебя… — у неё покраснело лицо, и стали кривиться губы.

Маша кивнула и направилась со двора. Действительно, что бы она сейчас не говорила Розе, изменить ситуацию уже невозможно. Убийство, из каких бы побуждений оно не было совершено, ложится тяжёлым грузом на человека. Вот и сейчас, чтобы сохранить иллюзию нормальной жизни, Роза пыталась делать привычные вещи. У неё большое хозяйство, о котором следует заботиться во что бы то ни стало. Если бы Маша могла ей хоть чем-нибудь помочь…

— Он бы убил тебя всё равно. — Донеслось ей в спину, когда она уже уходила.

Маша остановилась.

— Я думаю, он не остановился бы ни перед чем ради своих целей, — согласилась Маша.

— Когда уедешь? — Роза поднялась с низкой табуретки и взялась за ведро.

— Когда Костя решит.

— Почему? — В глазах Розы плескалось непонимание.

— Что — почему? — растерялась Маша.

— Ты и он? Что в тебе такого? Я понять хочу.