— Что вы решили? — она посмотрела на Машу поверх очков.

— Конечно она поедет! — воскликнул Костя. — Я сейчас её паспорт принесу! — он кинулся к дверям, хлюпая водой в кроссовках.

— И к вам, молодой человек, у меня тоже вопрос.

Костя обернулся.

— Не хотите показать мне лицо и ухо?

— А… — Цапельский дотронулся до раны. Пластыря не было — он отвалился в воде. — Нет, не сегодня.

— Тогда я тоже не сегодня, — Маша упрямо сцепила руки перед собой. — Завтра. Мы оба обратимся к врачу завтра. Правда, Костя?

— Уговаривать не буду. Подпишите здесь и здесь. А полное заключение тогда получите в кабинете терапевта. Или медэксперта…

Когда врач ушла, Маша оглядела присутствующих в комнате:

— Кто-нибудь мне объяснит, что произошло?

— Сотрясение мозга? Очень интересно, — Софья Дмитриевна, шаркая, приблизилась к креслу и с помощью Симы уселась поудобнее.

Костя стянул с себя влажную футболку и вытер ею плечи и грудь.

— Люська, начинай ты, а то я могу только матом.

Маша натянула плед под самый подбородок — её всё ещё потряхивало, а руки и ноги покрылись крупными цыпками.

Софья Дмитриевна подвигала вставной челюстью и уставилась на Люську.

— А что я? — Люсьен развёл руками. — Я не мастер рассказывать. С чего начинать?

— С того, что любопытной кошке нос всё-таки прищемили, — усмехнулась старуха.

— Главное, что кошка осталась жива, — Серафима встала за спиной матери и положила руки на спинку кресла.

— Предлагаю выпить горячего чаю, — Катя вошла в гостиную с большим подносом, уставленным фарфором.

Костя появился через пять минут. В руках у него был махровый халат. Он заставил Машу просунуть руки в рукава и накинуть капюшон на голову.

— Так лучше? — Обеспокоенно провёл руками по её плечам. — Сейчас всё подготовят и снимут отпечатки. Зато потом можно будет переодеться и лечь в кровать. Что-нибудь хочешь? Голова болит?

— Оставь её в покое, Цапелька, — не выдержала Софья Дмитриевна. — А лучше, выпей успокоительное. И мне налей.

— Мама! — Серафима поджала губы.

— Неси всю бутылку, — велела старуха. — Кажется сегодня больше уже никто не умрёт.

Когда в холле раздались громкие шаги, все подобрались и уставились на дверь. Гаврилов зашёл первым в сопровождении своего помощника.

— Ну-с, — следователь потёр руки и посмотрел на Машу, которая сидела, нахохлившись, в коконе из одеял. — Жива?

Маша кивнула. В голове ответно зазвенело.

— Ну?! — Костя обменялся с Гавриловым многозначительными взглядами.

— Присаживайтесь, генерал, — Софья Дмитриевна указала палкой на соседний стул, — и говорите громче. Я не хочу пропустить ни единого слова. — Она отсалютовала бокалом и сделала приличный глоток наливки.

Гаврилов побарабанил пальцами по папке.

— Гражданку Болотникову после предварительного опроса увезли в город. Будет проведено расследование. По результатам экспертиз предъявят обвинение. Костя поможет вам его оформить, Маша.

— Вот справки по предварительному врачебному осмотру, — Костя прижал ладонью лежащие на столе бумаги. Надо сделать ещё фотографии. Это мы устроим, как ребята в лаборатории освободятся. Через час — полтора. Я бы уже сейчас отвёз её в клинику, но она… — Цапельский сдержался, — очень упрямая.

— Лучше уж я за ней присмотрю! — встряла Катя. — Знаю я, как в больницах ухаживают! В коридоре положат, и лежи там на сквозняке! А я вот носочки шерстяные приготовила. — Она замерла на секунду. — Гражданка Болотникова? Это Роза, что ли? Уж и забыла её фамилию-то… Чем ты её разозлила, Маша? — Катин вопрос прозвучал так бесхитростно, что даже Гаврилов уставился на Машу с таким же немым вопросом в глазах.

— Мы просто разговаривали…

— О чём? — Гаврилов пододвинулся вместе со стулом поближе.

— Разве она вам ничего не сказала? — Маша переводила взгляд с одного на другого, но продолжать не стала, потому что всё, что бы она не сказала сейчас, могло задеть каждого сидящего в гостиной.

Ей внезапно стало всё ясно. И слова Хвошни о том, что «…она столько лет здесь живёт. Всё у неё на глазах…», и толстая цепь на журнальном столике, принадлежащая ему…

Приятная женщина, хорошая хозяйка — Хвошня вытащил счастливый билет — наверное так это могло бы выглядеть со стороны? Но что там было на самом деле, может рассказать только Роза. А вот захочет ли…

Заявить же сейчас о подозрениях в кровном родстве Люсьена с Цапельскими, значит начать новый виток проблем в семье… Маше хотелось накрыться одеялом с головой и, отвернувшись к стенке, лежать с закрытыми глазами. И чтобы в голове не было ни одной мысли, И чтобы Костя дышал в затылок, прижимая её к себе.

— Разве вы не видите, она до сих пор в шоке, — Серафима коротко выдохнула. — Маше нужно отдохнуть и переодеться в конце концов… Вам так не кажется? — она посмотрела на Гаврилова. — Что вам нужно было ещё сделать? Сфотографировать? Делайте, и покончим с этим.

В эту минуту Маша была благодарная тётке Кости. Ей действительно нужна была передышка.

— Что ж, — Гаврилов поднялся. — Я приглашу сотрудника. Это не займёт много времени.

— Мне уже обработали рану, — Маша дотронулась до затылка.

— А что с ножом? — вдруг спросила Катя. — Когда я последний раз видела его, он был почти чёрный… Это кровь, да?

— Нож серебряный, 925 пробы. Поверхностный анализ показал, что на ноже присутствует кровь и органические соединения, вызвавшие потемнение металла. Нож деформирован, вернее, его лезвие. Но когда это было сделано, ещё предстоит разобраться. Фотографии, кстати, есть. Хотите взглянуть? — Майор раскрыл папку.

Люсьен первым взял лист с фотографией и пару секунд держал перед глазами:

— Я помню его.

— Он принадлежал вашему отцу?

— Не знаю… — растерялся Люська. — Просто лежал в его вещах. Я иногда брал его, чтобы поиграть. Я ведь ребёнком был, лазил везде…

— То есть отец вам никогда не рассказывал, откуда он у вас?

— Делать ему больше нечего было… — Люська бросил листок на стол.

Катя проводила его жест глазами и тоже склонилась над фотографией. Маша следила за домоправительницей и пыталась понять её реакцию. Но заметила лишь, как вдруг вздрогнула Серафима. У Цапельской было такое лицо, словно она увидела привидение. Это был не ужас, не испуг, а скорее бесконечное удивление, следы которого она не смогла скрыть.

— А вы, Софья Дмитриевна, не желаете взглянуть? — спросил Гаврилов.

— Мама очень устала, — громче обычного воскликнула Серафима. — И вообще, мне кажется, что всем следует немного прийти в себя…