— Я не знаю… Просто любовь.

— А Люська как же? — не отставала Роза.

— Люсьен наш друг, — уверенно ответила Маша.

Она побрела обратно через дом. Задержала взгляд на кухонном столе, где до сих пор стоял пирог Кати. Когда шла по коридору, не удержалась и заглянула в большую комнату. В ней было много живых цветов — горшки занимали подоконник и половину стола, придвинутого к нему. В основном, разноцветные герани. Огромные соцветия, словно декоративные шары, радостно тянулись к солнцу. Удобный диван во всю стену, гора подушек на нём, кружевные салфетки и вышивки. Роза, оказывается, была ещё и рукодельницей. Маша постояла на пороге, не заходя внутрь. Не хватало ещё натоптать здесь, в этой светлой уютной комнате. Да и задерживаться не стоило — хозяйке вряд ли понравится, если она застанет здесь чужого. А ведь Маша для неё чужой человек, случайный, который нарушил течение её жизни в её же собственном доме…

Маша ещё раз оглядела это цветочно-кружевное великолепие, лишь на мгновение зацепившись взглядом за портрет хозяйки, висевший на стенном ковре. Яркий румянец, широкая улыбка и завитые волосы до плеч — в юности Роза, несомненно, оправдывала своё имя — такая же яркая. Хоть портрет и был чёрно-белым, Маше не составило труда увидеть его в цвете.

Конечно, Розе не хватало вкуса и стиля, но есть ли смысл гоняться за ними, когда ты с утра до вечера ухаживаешь за коровами и козами, доишь и сцеживаешь молоко, взбиваешь сметану? Наверняка у неё есть специальные приспособления для этого — это ж какую силу надо иметь, чтобы тащить на себе огромное хозяйство.

На журнальном столике у дивана тоже стоял цветочный горшок — огромный разросшийся куст с красными цветками. Маша не помнила его названия, но её мать посадила дома точно такой-же, когда отец был в тюрьме. Она называла его цветком любви. Или ещё — «мужским» цветком. Это, наверное, к тому, чтобы мужчина обязательно вернулся…

Тут же, на журнальном столике, валялись любовные романы по типу того, что Маша пыталась читать в доме Цапельских. Такие же жеманные и томные героини с полуобнажённой грудью, и мускулистые красавцы с длинными волосами.

Не удержавшись, Маша приоткрыла одну из книжонок. Вместо закладки внутри была заложена толстая серебряная цепь, и когда Маша прочитала фразу: «герцог обхватил губами бутон…», цепь тяжело скользнула вниз, громко ударившись о столешницу.

Со стороны двери послышались шаркающие шаги. Маша быстро положила книгу обратно и поспешила покинуть дом Розы. Закрыв за собой калитку, она перевела дух.

Люську нашла спящим в его комнате и не стала будить. Люсьен лежал, укрывшись с головой, прямо в одежде, будто прилёг на пять минут, а затем, уже во сне, натянул на себя край старенького одеяла. Окно было открыто, и ветер шевелил рисунки, разложенные на столе. Маша немного постояла над ними, затем перевела взгляд на садик. Стрижи весело перелетали с ветки на ветку, играя друг с другом. Только в эту минуту она поняла, как близко была к смерти. Ведь Хвошня точно бы сделал что-нибудь с ней — столько злости было в его глазах.

Маша ещё раз взглянула на Люську, затем взяла пустой лист бумаги и карандашом написала, что ушла к Цапельским. Может действительно стоит напиться в компании Кости и Люсьена? Взять у Кати её ореховую настойку и…

Маша тяжело вздохнула.

Чувствовала она себя вполне сносно. Хотелось, наконец, обнять Костю и сидеть рядом с ним, прижавшись к твёрдому плечу, пока бы он работал с документами. И не думать. Просто не думать ни о чём…

Николаевское после четырёх часов словно вымерло. Даже лая собак не было слышно. Маша неторопливо брела по дорожке и остановилась только у пруда. Он притягивал её. Перед глазами вставали картины, которые рисовал Николай Августович, и то, как неприкаянно лежат сейчас его работы в пыльном кабинете.

— Так и знала, что ты опять одна мотаешься! — Голос Кати заставил Машу обернуться. — Напугала? Прости, душа моя, — Катя торопливо перебирала ногами в густой траве. В руках у неё покачивался молочный бидон. — Как же так можно к себе относиться?! А к Косте? А к нам, в конце концов? Мы же все волнуемся…

Маша развела руками. Сказать ей было нечего.

— И Костя тоже хорош… — не унималась Катя. — Почему он тебя оставил в таком состоянии?

— Я сама хотела. Розе надо было помочь, и Люське… Ой, Катя, такой ужас ужасный сегодня произошёл… У меня вот до сих пор пальцы трясутся. И этот хруст, когда вилы…

— Молчи! — Катя замахнулась на неё ладонью. — И слышать не хочу! Как ты вообще можешь говорить об этом? Я бы лежала неделю и пила успокоительное. Костя притащил целую ораву мужиков в дом — они топают, как кони, громко разговаривают и постоянно курят на веранде!

Маша открыла было рот, но Катя продолжила:

— И самое дикое, что Софья Дмитриевна сидит там вместе с ними! Дымит, как паровоз, рассказывает скабрезные анекдоты и требует шампанского!

— Да ладно… — брови Маши поползли вверх.

— Но я не даю, — Катя поджала губы. — Во-первых, его просто нет в доме, а во-вторых, раньше шести спиртное употреблять в её возрасте — опасно. Перед сном рюмочку, другую, ещё куда ни шло… — Катя помахала на себя рукой. — Голова кружится. Умоталась я, перенервничала… Что делается, что творится… — она покачала головой. — Но знаешь, когда увидела смеющуюся Софью Дмитриевну, то вспомнила былые времена. Когда всё весело было и легко…

— А Серафима Николаевна как? — осторожно спросила Маша.

— Ой, Сима-то, — Катя закатила глаза, — я как про нож ей сказала, так она сама понеслась в подвал посуду пересчитывать. Ну вот на кой ей это? Да и описать я его толком не смогла… Как на портрет тот загляделась, всё о нём и думаю…

— То есть, вы хотите сказать, что сами не проверяли?

— Да что уж я, по-твоему, обещала и не сделаю? Смотрела, но… — она пожала плечами, — вроде бы всё на месте. Кто же теперь упомнит. Старые мы стали, головы дырявые…

— Так вы нож-то видели? Он у Кости.

— Не до того мне, Машенька! Кручусь как белка в колесе! Считай сколько народу накормить надо! А ещё ведь и завтрак… Комнаты приготовить, блинов напечь… Вот к Розе пошла за молоком и яйцами. Она заходила ко мне пару дней назад. Мы чаю попили, прошлое вспомнили. Она ведь девка заводная была, завсегда на танцы к нам бегала. Кто же думал, что одна куковать будет всю жизнь? А под старость ещё и смертоубийство пережить… Мне как Костя сказал, я прям повалилась! Мужик этот, Гаврилов, меня удержал. А так бы точно грохнулась… Софья Дмитриевна-то сама никакая стала — палкой по стене грохнула, да как заорёт… — Катя склонилась к уху Маши, — сука, говорит, Борька этот… Вот, — Катя вытерла испарину над верхней губой. — Права? Права. Цапельку нашего чуть не убил, потом за тебя взялся… Ох, сил моих больше нет…

— Вот что, Катя, — Маша решительно взялась за бидон и почти выдернула его из рук домоправительницы. — Идите-ка вы домой. Занимайтесь гостями. Я до Розы сгоняю и вернусь. Тяжелого ничего не делайте, я помогу.