– Пристрой куда-нибудь крокодилов, мнестрашно надоела Юлька, сидящая вечерами в моей ванной, – начал жаловатьсяВовка, – мало того, что она притащила туда сто банок с кремами и двестибутылочек с шампунями и гелями, так мне еще теперь нельзя там носки бросить,потому что она начинает орать.

– Да, – закричала я, – да,обязательно, прямо завтра увезу их, только расскажи!

– Ну фиг с тобой, слушай,горе-сыщик, – улыбнулся Вовка. – Справедливости ради следуетпризнать, что ты проделала большую и не совсем бесполезную работу. Итак,Евгений Баратянский… Ты узнала о нем практически все, и сведения о другихбабах, которых обманул милейший Евгений Семенович, нам ничего не добавят.Отчего у интеллигентного, никогда никому не сделавшего зла Семена Кузьмичапоявился такой сын, неизвестно. Дефектный набор хромосом, искривленнаягенетика, может, у них в роду, этак в семнадцатом веке, имелись разбойники,грабившие людей на большой дороге. К сожалению, мы не слишком хорошо знаем своюсемейную историю, лично я не был знаком с дедушкой, а уж чем занималасьпрабабушка, я понятия не имею!

– Евгению было в кого статьмошенником, – сердито перебила его я, – ну-ка, вспомни, чемзанималась его почтеннейшая матушка в блокадном Ленинграде? Отнимала у людейпоследнее за банку сгущенки.

Володька потер рукой затылок.

– Понимаешь, Лампуша, блокада Ленинграда– темная история. Да, большинство населения погибало в мучениях, но кое-кто изимевших доступ к продуктам, лекарствам и керосину сделал состояние. Мысль обобмене ценностей на еду пришла в голову не одной Розе. Лет десять назад дикийскандал разгорелся на выставке, которую устроил в Москве один весьма почтенныйи глубокоуважаемый писатель, можно сказать, совесть российского общества. Онвывесил принадлежащую ему коллекцию картин.

Литератор собирал их всю жизнь и имел на самомделе уникальные полотна. В первый день работы экспозиции ничего форсмажорногоне случилось, а вот на второй… В залах появилась группа туристов из Израиля, иодин из них, бывший наш соотечественник, накинулся на писателя с кулаками, он…

– Узнал в писателе того человека, которомуво время блокады отдал за кусок хлеба принадлежащие ему бесценныекартины, – предположила я.

– Точно! – воскликнул Вовка. –В те далекие от нас годы «совесть российского народа» не растерялся и перетащилк себе домой целый склад лекарств, просто ограбил аптеку, а потом менял ампулыи таблетки на пейзажи и натюрморты ранних голландцев.

– Зачем же он выставил картины? –искренне удивилась я.

– Наверное, думал, что никого изобобранных в живых не осталось, – скривился Вовка. – А потом, чтоможно ему вменить? Один вопит: «Картины мои, отдал их этому гаду в блокаду запорошок стрептоцида!» – а другой преспокойно заявляет: «Вранье, полотно купленоеще в 30-е годы, в комиссионке». И еще, люди же сами меняли картины! И Роза некрала, не грабила, отдавала за золото продукты. Она договаривалась с клиентамиполюбовно…

– Она гадина, – прошипела я, –воспользовалась тяжелым положением людей…

– С моральной точки зрения – да, –кивнул Вовка, – но с юридической все чисто. Люди сами приносилидрагоценности. Обмен совершался добровольно, она ни у кого ничего не отнималасилой. Не нравится вам, что за колечко с изумрудом дают килограмм сахара? Ненадо, уходите. Пойми, ей невозможно было бы предъявить никакого обвинения.

– Но это подло! – не успокаиваласья.

Вовка кивнул:

– Да, но не противоречит закону. Впрочем,думается, ты права, безудержную страсть к деньгам Женя получил от матери. НоРозалия Львовна была хозяйственной, аккуратной, великолепно умела считатьрубли, и она большую часть своей жизни честно проработала в библиотеке. Женясовсем другой. Деньги горели в его руках, сколько ни дай, все ему мало. Добраямама, забыв о своем скопидомстве, совала сыночку рубли, но у него был простонепомерный аппетит.

Он мог на субботу и воскресенье отправиться ктеплому морю, в Сочи, и раздавать на чай пятидесятирублевые купюры. Ты отдаешьсебе отчет, что доперестроечные полсотни – это не нынешние полтинники?

Я кивнула:

– Конечно, на такую сумму можно былопитаться недели две в семидесятые годы.

– В конце концов Розалии Львовне надоеловыплачивать долги сына, – продолжил Вова, – и она запоздало решилазаняться воспитанием балбеса, закрыла денежный кран. Наивная мать полагала, чтосыночек возьмется за ум, начнет работать, но он спокойно пошел на преступление.

Розалия Львовна кинулась на помощь сыну. Онамгновенно сумела оформить его брак с Леной.

– Но сама Лена говорила мне, что онаникогда не была официальной женой Евгения! – подскочила я.

– Ну, она не захотела с тобойоткровенничать, – вздохнул Вовка. – Женя расписался с Леной, будучипод следствием, и официально признал дочь. Она Евгения Евгеньевна Баратянская.

– Но…

– Не перебивай меня, – повысил тонВовка, – знаю заранее все твои вопросы. Почему Розалия Львовна согласиласьна женитьбу? Да ради выгоды для сына. Отцу малолетнего ребенка на суде скостятсрок, он быстрее попадет под амнистию. Было еще одно соображение. Это сейчаслюбая баба может заявиться в колонию, держа в руках справку из ЖЭКа, гдеуказано, что она «вела совместное хозяйство с осужденным», и ее моментальновпишут в его учетную карточку в качестве гражданской жены. Следовательно, онаполучит возможность иметь свидания, привозить передачи.

Но подобное положение вещей пришло к нам ужепосле обвала социализма, а во времена первой посадки Евгения действовали другиеправила. На зону допускались только официальные родственники и посылкипринимали лишь от тех, кто мог с документами в руках подтвердить родство.Поэтому Розалия Львовна и приветствовала женитьбу сына, но никаких торжеств,естественно, не устраивали.

Более того, она не сказала о «свадьбе» СеменуКузьмичу. Хитрая Розалия полагала, что после освобождения сыночек, наученныйгорьким опытом, возьмется за ум, разведется с Леной, найдет себе болеедостойную невесту и заживет припеваючи.

– И ты еще удивляешься, что у интеллигентногоСемена Кузьмича родился бандит! – обозлилась я. – Мать-то у него кто!Настоящая жаба!

Вовка развел руками:

– Из песни слова не выкинешь, эторассказала Лена, к которой после освобождения Жени обратилась свекровь сразговором типа: «Дай развод, ты ему не пара».

– И Лена согласилась?