– Сорок минут ходьбы.

– Когда появляется боль? Сразу или к концу прогулки?

– Примерно на середине. Скорее даже ближе к концу.

– Ходите с палкой?

– Дома – нет, а на прогулку хожу, конечно, с палкой.

– Давайте я вас посмотрю.

Профессор задал ей еще два десятка вопросов, на которыеНастя постаралась ответить точно и добросовестно, потом осмотрел ногу.

– Не вижу ничего экстраординарного, – он пожалплечами и снова сверкнул лысиной, усаживаясь за стол. – Учитывая время,которое прошло с момента перелома, ваше состояние могло быть даже несколькохуже. Когда наступило улучшение?

– Неделю назад.

– А до этого все время были сильные боли?

– Все время.

– И что вы хотите от меня услышать? Объяснения, почемутак долго болело, а потом резко стало улучшаться?

– Нет. А… – она осторожно посмотрела на него, – вымогли бы дать такое объяснение?

– Мог бы. Но не уверен, что вам это нужно. Да и какаявам разница? Зачем вам углубляться в медицинские тонкости? Главное, чтоулучшение наступило и идет оно очень высокими темпами. По вашему сегодняшнемусостоянию, вы в моей помощи не нуждаетесь. Примерно через две недели вы можетевыходить на работу.

– То есть вы хотите сказать, что я могла бы к вам неприходить? – прямо спросила Настя.

– В этом не было никакой необходимости, – онулыбнулся чуть смущенно, глядя на длинный белый конверт, который Настя вытащилаиз сумки и положила на стол прямо перед ним. – Только если для вашегособственного спокойствия.

– Спасибо, – вздохнула она.

«Ну маменька, ну удружила, – думала она, плетясь подлинным бестолковым коридорам к выходу. – Сто пятьдесят баксов псу подхвост. Да еще и настроение испорчено. И кто ее просил устраивать мне этуконсультацию? Я понимаю, она хотела как лучше, она думала, что нога у меняболит все так же сильно, как раньше, а я просто скрываю, не жалуюсь… Не делай,не говори и не думай ничего, о чем тебя не просят. С „не делай“ и „не говори“вроде бы понятно. А вот „не думай“… Может быть, это как раз тот случай? Незабыть бы поговорить об этом с Пашей Дюжиным».

В гардеробе, надев куртку, она уже вытащила из сумкителефон, чтобы позвонить филологу Валентину, но ее опередил чей-то звонок.

– Опять гуляешь? – Коротков говорил так бодро, чтоНастя сразу поняла: еще немного – и он сорвется. Совсем, видно, устал. –Битый час названиваю тебе по городскому, а ты не подходишь. Смотри, совсемзагуляешься, дорогу к дому не найдешь.

– А я в Москве, – сообщила она уныло.

– Да ну? Честно?

– Угу. К врачу ездила, на консультацию.

– И что врач сказал?

– Что через две недели могу приступать.

– Не, две недели это слишком долго, это я столько невыдержу.

Да он и двух часов не выдержит, бедолага. Кто сказал, чтобыть начальником легче, чем подчиненным исполнителем?

– Ты территориально где сейчас? – спросилКоротков.

– На Пироговке.

– Лешка с тобой?

– Нет, он в Жуковском. А что, он тебе нужен?

– Да на фиг он мне сдался. Мне ты нужна. Ты на чьихколесах?

– Ты не знаешь… Один знакомый. А что нужно-то?

– Можешь подъехать к Ольшанскому в горпрокуратуру? Мытут на совещание собрались.

– Ну а я-то при чем? Я же на больничном.

– Слушай, подруга, не вредничай, а? И без того жизньтакая, что не продохнуть. Ольшанский тебя хочет, он нашим хилым мозгам недоверяет. Ася, я серьезно. Приезжай, а?

– Юрочка, ну какой от меня толк, ну ты сам подумай? Яже половины информации по делам не знаю.

– А вот и хорошо. У нас глаза уже замылились, а тысвежим взглядом… Короче, приедешь?

– Не знаю, Юр, мне надо у водителя спросить, может, унего планы другие.

– Да и черт с ними, с его планами, пусть он тебя толькодо Кузнецкого добросит, а на дачу я тебя сам отвезу. Заодно и переночую, еслипустишь.

– А Ирина что на это скажет?

– Она в Минск на съемки укатила. Так пустишьпереночевать-то?

Где-то вдалеке за голосом Короткова послышался дружныйхохот. Видно, кто-то из ребят, присутствовавших при этом разговоре, весьмасвоеобразно комментировал услышанное. Наверняка Сережка Зарубин дурака валяет.

– Пущу, что с тобой сделаешь. Ладно, ждите, скороприеду, если в пробках не застряну.

Она вышла на улицу. Самарин уже сидел в машине и сувлечением читал какую-то книгу. Услышав, что она открывает дверь, тут жевыскочил и бережно усадил ее на переднее сиденье.

– Что сказал доктор?

– Что буду жить долго и счастливо.

На этот вопрос за последние десять минут пришлось отвечатьуже во второй раз. А еще ребята обязательно спросят. А потом Лешка. И маме надобудет доложить. Как бы не разозлиться раньше времени. А лучше всего придуматьчто-нибудь, чтобы вообще не раздражаться по этому поводу. Как Лешка вчерасказал? Если не можешь выбрать действие, то выбери мотивацию. Не отвечать навопрос она не может, если в разговоре с ребятами еще можно отшутиться, то мамаи муж потребуют обстоятельного отчета. Что ж, будем выбирать мотивацию ичувствовать себя свободной.

– Куда едем? Назад в Болотники?

– В городскую прокуратуру. Знаете, где это?

– Конечно. Вас там нужно будет подождать?

– Нет, Валя, спасибо, на сегодня мы на этом закончим.Там совещание у следователя, оно может продлиться очень долго, так что ждатьменя не нужно.

– Как же вы доберетесь до дачи?

– Меня отвезут.

– Ладно. А завтра мне приезжать?

– На ваше усмотрение. Мы с мужем будем рады вас видеть,завтра суббота, и до утра понедельника он пробудет со мной. Так что охранять меняне нужно, а если заедете просто в гости – милости просим.

Он был совершенно не нужен ей, этот безработный филолог,пытающийся заработать деньги сочинением детективов, но ведь он потратил на неестолько времени, оказал ей любезность, помог. И потом, это она сейчас такаяхрабрая и может думать, что ей кто-то там не нужен, потому что она в Москве, иеще относительно светло, и ночевать с ней будет Коротков, а завтра утромприедет Лешка. Но настанет понедельник, сначала утро, потом вечер. И наступитмомент, когда она очень сильно усомнится в том, что ей никто не нужен.

Из размышлений ее вывел осторожный вопрос Самарина:

– А разве сотрудников, которые на больничном, вызываютна совещания?