– В заключении Миллер не было ничего криминального, – сказала тетка, отставляя пиццу. – Странный вкус. Там точно только морепродукты?

Обычно я пробую новые блюда, но в этот раз доверился данным на сайте, там были перечислены только мидии и кальмары, про рыбу ничего сказано не было. Я тоже взял кусок пиццы, но ничего не почувствовал. Пицца называлась «Побережье». Побережье как побережье.

Вика махнула рукой, мол, наверное, показалось, и продолжала:

– Я ведь тоже не сразу сообразила, как фермеры связаны с заводом. Честно говоря, поначалу и мне Жильцов не казался столь уж ужасным. Просто было слишком много нестыковок в его текстах. Миллер просто попала в ту же ловушку, что и ты, и я поначалу. Ты вообще поверил Жильцову настолько, что дружбу с ним начал водить.

– Вик, она просто хотела с тобой поквитаться. Если бы для этого надо было оправдать самого черта, она и тогда взялась бы, – парировал я, вспоминая весь тот театр, что Миллер устроила в коридоре суда.

– Не драматизируй, – махнула рукой Вика. – Заметь, журналистам на камеру она не сказала ничего ужасного. Намеки там какие-то… Ерунда. В суде выступила только раз. С передачи вообще всеми силами старалась сбежать. Ни о чем тебе не говорит?

Конечно, мне это говорило кое о чем. О том, например, что Примадонна не рассчитала свои силы, а когда почувствовала, что ее позиция слаба, попыталась сохранить остатки репутации, пороча репутацию Вики.

– Когда речь идет о реальном уголовном деле, о научной репутации уже никто не думает, – проговорила тетка со спокойствием четырехпалубного корабля, проплывающего мимо пристани провинциального городишки.

– Каком еще уголовном сроке?

– Обыкновенном, дорогуша. Ответственность эксперта за заключение уголовная, как тебе известно. А теперь представь себе, что ты мог тоже оказаться на месте Миллер. Ты эксперт, берешься за дело, искренне веря, что защищаешь интересы работников завода, а потом, когда тебе становится все более-менее понятно, ты просто не можешь уже соскочить с этого поезда. А, как тебе?

– Но Миллер могла бы просто отказаться!

– Может быть, могла, а может – не могла. Мы не знаем, как там рельсы проложены, – отрезала Виктория. – Окопы у нас с Миллер разные, но линия фронта одна. И то, как она повела себя в этой истории, это только лишний раз подтверждает.

Я вышел на кухню, чтобы закинуть в микроволновку сэндвичи. По позиции Миллер было слишком мало данных, однако одно было ясно точно – на филфаке мне в ближайшее время лучше не появляться.

– Практику Валеев подписал. Завтра вернусь в ветеринарку, – крикнул я из кухни, но Вика намеренно делала вид, что не слышит.

Я повторил еще раз – игнор. Микроволновка пикнула. Я переложил сэндвичи, налил чаю, но в комнате меня ждал неприятный сюрприз.

– Все-таки была рыба… – прохрипела Виктория, поднимая на меня заплывшие глаза, какие бывают у фермерских гусей накануне Рождества.

Разбросав по кухне половину аптечки, я нашел наконец ампулы и шприцы. Таблетки тут уже не помогут. Вика ойкнула. Я и сам видел, что всадил неудачно, но было не до нежностей.

– Поясняю для ветеринаров, – сказала тетка, когда лекарство наконец подействовало и к моей родственнице вернулся прежний вид. Если не обращать внимания на неестественно красные щеки, в остальном все было в норме. – Кстати, ну вот пошел бы ты хоть в медицинский, что ли. А то укол даже поставить не можешь. Я ж тебе не корова… В общем, несмотря на то что заявление я забрала, Миллер будет паинькой. Так что, если ты опасаешься ее мести – зря.

– Уж не из благодарности ли к тебе она будет паинькой? – полюбопытствовал я.

Вика театрально закатила глаза, после чего рассказала схему, иезуитской логике которой позавидовал бы сам Макиавелли и долго еще горевал бы о своей несосотоятельности как интригана, причем не один, а в компании семьи Медичи и Борджиа в придачу.

– По делу Круглова и профсоюза Миллер теперь пойдет не экспертом, а свидетелем. Если раньше в глазах общественности она была за народ, то теперь все иначе: Ада Львовна за уголовника… Убийство, похищение – не самые уважаемые в обществе дела, и общественное мнение в таких случаях меняется очень быстро. То, что было по совести, становится за деньги, то, что было правдой, – кривдой; тот, кто был другом, – врагом. Милости от общества не жди. Растопчут. Другой момент – это Борис. Борис зол на меня. Но Миллер-то потрепать ему все равно надо. Говорил он такое?

– Говорил, – был вынужден признаться я.

Впрочем, думаю, Вика и без того догадалась, какое поручение дал мне Борис.

– Ну вот. Значит, Борис так просто не успокоится. Он будет присылать повестки. И вызовы эти будут чудесным образом совпадать то с ученым советом, то с заседанием кафедры, то с открытым занятием. Наша Примадонна только таскать эти бумажки по универу замучается. Я уж не говорю обо всем остальном. Так что, поверь мне, ничто не угрожает твоей учебе. А если и начнет угрожать – ну ты сам знаешь, в деле профсоюза лежит экспертиза Миллер. Срок давности – пять лет. Так что ближайшие пять лет она точно будет милее медвежонка Тедди. Переводись обратно на филфак! Ну и вообще, ты же видишь, что кто-то должен быть рядом. Иначе я и помереть могу, – капризно закончила Вика.

Мне стало смешно. Если бы нужно было сказать что-то эдакое финальное, я бы сказал, что помимо самой удивительной истории о том, как нас на каждом шагу выдают слова, эта история еще и об учителях и учениках. Очень причудливо и очень по-разному складываются эти отношения. С такими учителями, как Миллер, лучше не расслабляться, это учителя, которые преподают в условиях реального боя. Стоило Юле поверить своей бывшей патронессе, и все – пошла в расход. Виктория же обошлась со своим учителем ровно так, как того требовала сама Миллер: топор войны принудительно закопан.

Моей Виктории, как выяснилось, тоже нужен ученик, но пока на эту роль не много желающих. Слишком уж сложный организм у товарища эксперта, во всех смыслах этого слова. Кстати, как в ее кусок пиццы попала рыба, до сих пор загадка. В самом заведении нас заверяли, что это случайность, по частотности сопоставимая разве что с тройными затмениями на Юпитере. В конце концов, чтобы замять дело, обещали казнить повара. То есть нам открыли вечный дисконт в семьдесят процентов за счет этого самого повара, что в нашей ситуации оказалось очень своевременно.

Даже Жильцов меня кое-чему научил… Впрочем, никто не говорил, что заключение о роли всех этих людей в моей жизни непременно нужно писать именно здесь. Так что я завершаю. Ясно было одно: пора заканчивать с жизнью на два фронта между словом и делом, медициной и филологией. Наука, как и женщина, ревнива и не терпит любовниц.

Конечно, можно было оставить повествование без эпилога, но зритель и читатель обычно расстраиваются, когда нет позитивного финала или хотя бы понятного завершения линий всех персонажей. Толстого я читал и повторять подвига не собираюсь, впрочем, даже этот коротенький эпиложек читать совершенно не обязательно – главная интрига уже завершилась и остались только, как говорит моя мама, кремовые завитушки.