– Почему вы позволяете себе перебивать? – тут же ухватилась Миллер за эту возможность перевести стрелки.

Однако у молодой журналистки, видимо, стояла серьезная прививка от конфликтных ситуаций, потому что она моментально искренне и с чувством извинилась и уже смотрела на Миллер сияющими честными глазами, ожидая ответа на свой последний вопрос.

– Что вы подразумеваете под конкретными действиями? Это газета, – не сдавалась Миллер. – Поясните, что конкретно вы хотите узнать, я не могу говорить за всю Одессу.

– Это еще и профсоюз, не только газета. Я имею в виду, какую именно помощь предлагает газета работникам? Что они советуют, кроме ругани администрации? Если врач ставит нам диагноз насморк и лечит от насморка, а у пациента перелом, такого врача могут и посадить. Почему же газета может писать все, что угодно, и ничего полезного для работников завода?

Этот вопрос девушка зачитала прямо с экрана, потому что у нее банально не было времени, чтобы что-то запомнить. Видимо, наконец, Миллер смекнула, в чем дело. Она гневно сверкнула глазами на телефон девушки и непроизвольно поджала губы: Примадонна злилась.

– Почитайте газету, прежде чем говорить «ничего полезного»! – проговорила Ада Львовна.

– Я вас и прошу об этом. Хотя бы пару примеров! – настаивала девушка. – Газета выложена в интернете, мы можем посмотреть вместе, вы ведь филолог, помогите нам разобраться.

– Я не намерена разговаривать в таком тоне, – вздохнула Миллер.

– Я с вами нормально разговариваю. Это вы отказываетесь отвечать, – немного более настойчиво, чем, возможно, следовало, проговорила девушка. Впрочем, понять ее можно: как только Миллер догадалась, что вопросы девушке присылают со стороны, она стала откровенно саботировать.

– Хамство! – сказала Ада Львовна, и аудитория шоу неодобрительно загудела.

– С чьей же стороны? – воскликнула девушка, но ведущий, сообразивший, что перебранку, потерявшую уже всякий допустимый вид, пора прекращать, просил передать микрофон следующему человеку и сам что-то комментировал. Расслышать его, впрочем, было сложно, так как журналистка не спешила возвращать микрофон, а люди вокруг нее тоже старались крикнуть собственные замечания. Шоу превращалось в свалку.

– Все ясно, – почти шепотом проговорила Миллер, подобрала длинный красный подол и, легко спрыгнув с высокого стула, пошла в сторону выхода со сцены.

Моментально запустили рекламный ролик, а к профессору филологии подбежала работница студии.

– Ада Львовна, куда вы? – закудахтала девушка, пытаясь развернуть гостью. – Сейчас две минуты реклама и еще четыре минуты эфир.

Миллер что-то ответила, не поворачивая головы, но микрофон ее уже на всякий случай отключили.

– О, беседа приняла неожиданный поворот, – пробормотала Виктория и вышла из темноты, оказавшись на одном из лучей-подиумов прямо напротив Ады Львовны. Теперь их разделял только круг сцены.

– Ада Львовна, может быть, вы предпочитаете говорить со мной? – задорно крикнула Вика.

Взгляды всех зрителей в студии обратились к ней.

– Что вам нужно, Виктория? Опять ищете скандала? – усмехнулась Миллер.

– Зачем мне его искать? Вы уже обеспечили мне скандальную славу надолго. Благодаря вам я теперь главная мошенница в городе и нечистый на руку эксперт.

– Оставьте вашу базарную манеру, Виктория, – почти шепотом сказала Миллер, но микрофон чудесным образом вновь оказался включен, и мы все услышали. Проворная помощница тут же прицепила микрофон к водолазке Виктории. Вика прошла к кругу посреди сцены, и все камеры студии развернули свои любопытные глаза туда, где друг напротив друга, словно две разгневанные тигрицы, застыли уважаемые эксперты.

– Кто-нибудь, снимите микрофон! – потребовала Ада Львовна, пытаясь прорваться к выходу, но сзади ей перегородил путь карандашный ведущий, который ждал от этого вечера как минимум общегородской сенсации, а может быть, и чего-то покрупнее.

– Прошу вас, вернитесь на ваше место, – с преувеличенной вежливостью попросила Вика. – Мы ведь не договорили.

Рекламный ролик закончился.

– Итак, во время перерыва к нам в студию приехал еще один гость – филолог, кандидат наук, эксперт Виктория Александровна Берсеньева, – воскликнул ведущий, подскочив к Вике на своих тощих ножках с пластикой складного метра. – Скажите, Виктория Александровна, почему вы взялись защищать администрацию завода?

Под мигающей надписью прямого эфира Миллер и Вика прошли к креслам, улыбаясь друг другу вполне сносно.

– Я полагаю, что материалы профсоюзной газеты «Рабочая сила» смело можно назвать экстремистскими, – с ходу заявила Виктория.

– Что вы говорите! – воскликнул острый ведущий и от нервного возбуждения даже похлопал себя локтями по бокам.

– Как все знают, есть религиозный экстремизм, мы много о нем слышим. Но кроме того есть еще и социальный экстремизм. Разжигание классовой вражды. Кажется, что это давно забытый термин, однако газета «Рабочая сила» создает из администрации образ классового врага.

– Приведете пример?

– Приведу. Чтобы далеко не ходить. Вот вам пример явной лжи. Нам тут показывали химическую катастрофу – взрывы газгольдеров, которые могут взлететь на воздух по вине администрации. Страшно? Еще бы! Твоя жизнь зависит от зажравшейся вороватой администрации, от этих трутней, и без того живущих за счет рабочего класса, но этого им мало, теперь они хотят забрать еще и наши жизни! Ужасно? Конечно! А давайте спросим химиков – горюч ли фреон, который закачан в эти самые серебристые цистерны? Плюс давайте узнаем у представителя пожарной службы города, какую функцию выполняют газгольдеры на заводе?

Виктория сделала театральную паузу, а ведущий обратился к залу на предмет, есть ли в зале химики или пожарники? Таких в зале не оказалось, зато у журналистов нашелся телефон руководителя пресс-службы пожарников, который подтвердил, что фреон совершенно не горюч, а даже наоборот.

– То есть это вещество взорваться не может ни при каких обстоятельствах? – воскликнул ведущий.

Его буратиний нос заострился и, очевидно, немного подрос, учуяв наконец скважину сенсации.

– Нет, не может, – подтвердила Вика. – Более того, это и есть система противопожарной защиты завода, и именно администрация содержит ее в состоянии готовности, пока представители профсоюза вместе со своим уважаемым экспертом пытаются посеять в обществе панику, заставляя поверить, будто газгольдеры опасны для жизни и здоровья жителей города.

Ведущий заерзал внутри своего костюма и вцепился в тему бульдожьей хваткой:

– Виктория Александровна, могли бы вы для большей наглядности привести еще доказательства лжи профсоюза?

Вика кивнула:

– Многие из них отражены в моих экспертизах, – сказала она, глядя прямо в лицо Миллер. – Например, недавно прошла серия судов, где было доказано, что употреблять слово «вор» и «мошенник» в адрес человека, вина которого не доказана, оскорбительно. То же самое можно сказать о матерных выражениях. Только тут еще строже. Тут не надо ничего доказывать – просто нельзя, и все. И все эти троеточия, другие слова – это все лукавство, Ада Львовна, верно? Все это тоже ложь. Ложь, как и газгольдеры, как и облитые кислотой работники, как и отобранные дети…