— Куда? — спросил один из полицейских в силовой броне. Забрало шлема было опущено, голос шёл из динамика на груди, искажённый и с металлическим оттенком. Струи ливня стекали с брони, будто уходящая волна с панциря краба.

— Я Максим Воронцов, призванный Гнездом, — ответил я.

— Твой Призыв снят, — ответил силовик после секундной паузы.

— Призыв снят, — согласился я. — Но это ничего не значит.

— Уходи, — сказал силовик. — Гнездо изолировано.

Я покачал головой.

— Лихачёв про него говорил… — напомнил из-под забрала один из полицейских в форме.

— Проход закрыт, — упрямо повторил силовик. С лёгким шумом сервомоторов вытянул ко мне левую руку. — Уходи!

— Свяжитесь с полковником, — сказал я. — Меня нельзя трогать.

Силовик легонько толкнул меня в грудь.

Ну как легонько. Не монстр, конечно. Но если бы я не ждал чего-то подобного, то упал бы.

— Тронул, — сообщил силовик.

Толпа за моей спиной стала выгибаться дугой, отступать.

— Он завалил ту тварь, что ребят убила, — упрямо напомнил полицейский в форме.

Силовик заколебался. Я прямо чувствовал, что он был чертовски зол. На всех и на вся. Его вытащили из дома на усиление, он не любил Изменённых, ещё больше не любил толпу с её простыми и быстрыми мыслями. И меня он не любил, я ведь одновременно был и частью толпы, и одним из молодых бездельников-сёрчеров, и, в его представлении, немножко Изменённым.

С другой стороны, он яростно ненавидел тварь, убившую его товарищей. А я эту тварь завалил, такая информация всегда расходится…

А ведь я действительно ощущал его мысли. Гнездо помогало?

Чувствовал, понимал — отстранённо, с лёгким раздражением, без сочувствия или симпатии, но словно зажёгся во мне какой-то яркий огонёк, высвечивающий всё и вся. Как тогда, с двумя незадачливыми грабителями у Комка.

И я ощущал каждое движение, которое может сделать он и которое сделаю я. Его не сбить так просто с ног, и пластины брони не пробить даже пулей, но если легонько толкнуть вот так, и дёрнуть здесь… кстати, в баллоне — похожая на напалм смесь, их экипировали по «красному коду»…

Я вздрогнул.

Не собираюсь я драться с человеком, который пусть и нехотя, но защищает Гнездо.

— Пропустите, — сказал я. — Это нужно сделать.

Он всё ещё колебался.

В этот момент двери сдвинулись, под дождь выскочила Наська. Босиком, без зонтика. Мрачно дошлёпала до нас, разбрызгивая воду из луж, быстрым рывком отстранила силовика. Я услышал взвизг моторов, когда ладошка куколки сдвинула сто с лишним кило мышц и пластиковой брони.

— Это ко мне! — заявила Наська, беря меня за руку.

Толпа заволновалась, задвигалась. Люди обнаружили, что по меньшей мере одна из куколок жива, и загалдели.

Силовик рефлекторно попытался схватить Наську. Та отбила его руку и завопила:

— Ты чё с ребёнком дерёшься? Здоровый жлоб, не стыдно?

Полицейский сдался. Отошёл на шаг, раздражённый и обрадованный одновременно. Драться с Изменёнными у него, конечно же, полномочий не было, появление Наськи позволило ему выйти из ситуации.

— Спасибо, малявка, — сказал я, торопливо входя в Гнездо.

— Спасибками не отделаешься, — сообщила Наська, отряхиваясь, будто щенок. — Откуда их столько набежало?

— Сам в ужасе.

В фойе были все наши, кроме трёх новых куколок. Я кивнул Дарине — мрачной, напряжённой, стоящей рядом с Миланой. Не удалось ей поспать.

Свет в фойе не горел, было почти темно, только слабые отсветы ламп из коридора и серая мгла из окон. Ну правильно, нечего стоять как в витрине.

— Часа полтора как толпа начала собираться, — сказала Дарина. — Едва ты ушёл. Максим, что происходит?

— Кто-то пустил слух об убийстве Гнезда, — ответил я. — Только это всё объявили внутренней разборкой. Что одни Изменённые поубивали других.

— Слух? — поразилась Дарина.

Я глянул на колыхающиеся за стёклами зонты, напряжённые лица.

— Да. Очень хорошо пущенный слух. Прежние умеют нами управлять. У них было время научиться.

Наверняка в этой толпе были не только люди, взбудораженные историей про массовое убийство. Там были и слуги — те самые, почти как люди, только гибкие, словно марионетки. Они-то наверняка и заводили людей. Врать они умели, я помнил, как убедительно говорила с нами женщина-администратор в клинике.

— Хорошо, что приехали полицейские, — сказал я.

— Боюсь, это только начало. — Деда Боря подошёл к нам. Пистолет был заткнут у него за ремень. — Вряд ли они сами начнут штурм.

Я посмотрел на четырёх полицейских. Конечно, если те примутся палить в толпу…

Нет, не примутся. К такому их не готовили. Это не террористы, не бандиты. Это взбудораженная толпа, полная женщин и детей.

Почему Гнездо их не отгоняет?

Я мысленно потянулся, позвал — и с большим трудом услышал рокочущий гул. Гнездо работало. Отпугивало людей, создавало дискомфорт, вот только сейчас это не помогало. Ему было не до меня.

А ведь помимо людей и слуг есть ещё и монстры.

— Я говорил с Инсеком, — сказал я.

— Снова? — поразилась Милана.

Я решил не уточнять, каким именно образом мы общались.

— Да. Народ… всё очень сложно. Инсеки и Прежние сцепились за стратега. Они не могут его отдать. Я попросил возвратный мутаген, но Инсек сказал, что это ничего не изменит. Анна всё равно останется потенциальным стратегом, а правило о неприкосновенности людей на неё уже не будет распространяться.

— Ох уж неприкосновенность, — вздохнула Елена. — А забрать её?

— Пока не могут. Патовая ситуация. Прежние и сами не рады, но они не верят друг другу.

Деда Боря кивнул. Спросил:

— Ну есть хоть что-то обнадёживающее?

— Да. Мне кажется, Инсек не может говорить прямо. Но он намекнул. Сказал, что у них с Прежними нет вариантов. Но добавил: «Всё давно так близко, как только возможно».

Дарина нахмурилась:

— И что это значит?

— У меня только одна догадка, — сказал я. — Может, я снова ошибаюсь… но… Я думаю, что та, третья сила, которая следит за происходящим… Я думаю, что её наблюдатель может быть среди нас.

Елена рассмеялась и тут же замолчала. Деда Боря хмурился. Василий внимательно смотрел на меня. Виталий Антонович глянул на Милану. Милана развела руками. Наська, отжимающая мокрые волосы, застыла, восхищённо глядя на меня.

— Кто? — спросила Дарина.

И мне стало не по себе. Всё-таки обычно, когда мы не наедине, Дарина говорит очень спокойно, без эмоций. А сейчас у неё такая надежда в голосе появилась! Стало ясно, насколько же она испугана и растеряна.