Внутри стены раздаётся тихий щелчок, на панели зажигается лампочка. Несколько секунд, и распахиваются створки. За ними нахожу бутылку, хрустальный стакан и наливаю в него на половину пальцы. Взболтнув на дне янтарную жидкость, одним глотком приканчиваю коньяк и терпеливо жду, когда хоть немного станет лучше. Легче.

Всё это время, что под моими ногами дышит огнём пропасть, я старательно избегаю мыслей о Варе. Ей нельзя этого касаться, нельзя видеть меня таким. Она не должна расплачиваться за грехи, которых не совершала, а я не знаю, смогу ли справиться и не взвалить на неё хотя бы часть. Потом я постараюсь ей всё объяснить, но пока что… пока что ей безопаснее быть вдалеке от меня.

Входная дверь распахивается, и ароматный осенний ветер врывается в холл, ерошит волосы на затылке.

– Зачем вошёл? – спрашиваю Валеру, хотя и не вижу его сейчас. Но его присутствие за столько лет научился ощущать кожей.

– Дмитрий Николаевич, вы должны это увидеть. Это срочно.

– Настолько срочно, что я должен отложить мечты об убийстве?

– Боюсь, скоро поводов для убийств у вас станет больше, – и по лицу вижу: не шутит. – Позволите?

Кивком головы он указывает на пульт от телевизора.

– Ты уверен, что это необходимо? Футбол потом посмотрим.

– Уверен, – ещё один ледяной взгляд, обращённый вглубь себя, и я разрешаю взять пульт. – Я не люблю мелодраму, но вам лучше присесть.

– Ты меня пугаешь.

Я остаюсь стоять, лишь ещё немного подливаю себе коньяка. Всего лишь чуть-чуть, но вскоре, когда глаза начинают болеть от того, что я смотрю на экран и не мигаю несколько бесконечных мгновений, мне хочется напиться вдрызг. В сопли, чтобы забыть на хрен это долбанное интервью, во время которого Юля вела себя так, словно наш брак – абсолютное счастье и бесконечное удовольствие.

– Да твою мать! Сука, – реву, как кабан-подранок, и бросаю бокал в грёбаный телевизор. Осколки экрана и хрусталя смешиваются, разлетаются вокруг мелким крошевом, усеивают собой половину комнаты.

Дальше я сношу ногой столик, двигаю к стене диван, разбиваю стекло и срываю со стен картины – безумствую. Я вымешиваю зло на этом проклятом доме, и дальнейшие новости выбивают из меня всё человеческое. Я превращаюсь в животное.

Юля дала интервью. Эта сука выполнила угрозы, и я ненавижу её в этот момент так сильно, что невозможно дышать. Взлетаю по лестнице, и только там слышу сдавленные рыдания и печальный вой. Моя жена страдает, а я хочу открутить ей голову, этой мерзкой лживой суке.

Не думать о Варе, не думать! Не представлять, что было с ней, когда она увидела это видео. Тоненький голосок в моей буйной душе уговаривает бросить всё и мчаться к Варе. Утешить её, объяснить, сделать всё, чтобы она мне поверила. Но из меня сейчас так себе утешитель.

Дрожащей рукой я достаю из кармана ключ от комнаты и кое-как отпираю дверь. Перед глазами плывёт, и я сжимаю переносицу, надавливаю, но даже слабый укол боли не помогает. Снова кулаком по бедру, размашисто, сильно, но даже этот способ не срабатывает.

Юля вытирает слёзы. Она стоит в центре огромной комнаты, светлое платье струится, волосы падают на плечи красивыми волнами.

– Дима…

Это всё, что она говорит, и я чувствую плотное облако страха, исходящего от неё.

Меня окатывает волной воспоминаний. Вот она, ещё совсем девочка, стоит в ситцевом сарафане на обочине, пытается поймать попутку. Я же, совсем дурной и юный, мчу вперёд на старом мопеде и, только мазнув по Юле взглядом, влюбляюсь моментально.

Мне больше не хочется ничего крушить. Мне хочется заставить её страдать, уничтожить морально, раздавить, и я ступаю в комнату.

– Хочу тебя поздравить, – моя усмешка похожа на оскал, а лицевые мышцы едва двигаются. – Ты отлично смотрелась в кадре.

– Ты о чём?..

– А говорила-то как убедительно, – делаю один шаг в комнату, и расстояние между нами неумолимо сокращается. – Такую красивую картинку нарисовала, пасторальную. Прекрасный работящий муж, отличная верная жена. Восхитительно.

Ещё один медленный шаг.

– Ну? Что ж не радуешься? Ты проделала отличную работу, теперь общественность на твоей стороне. Только почему ты не поделилась радостью с журналисткой и всей страной? Не рассказала о младенчике, который наверняка подарит тебе счастье.

Юля растирает глаза и, вздрогнув, испуганно щурится.

– А, наверное, когда ты несла эту чушь, навешивая лапшу на уши несчастной журналистки, ты ещё не знала о предстоящей радости. Кстати, с пополнением я тебя тоже поздравляю.

Шаг.

– Не подходи! – взвизгивает, закрываясь руками, словно ударил её.

– А почему о Вадике не рассказала? Очень приятный молодой человек, на подвиги ради тебя готов.

Между нами расстояние – вытянутая рука, и я останавливаюсь, так и не сделав последнего шага.

– Если ты думаешь, что я тебя хотя бы пальцем трону после всего, то расслабься. Мне противно тебя касаться.

– Дима, я всё объясню!

– Засунь себе объяснения в задницу, – на смену буйной ярости приходит тихая злость, и я даже улыбаюсь. – Мне всего лишь нужны ответы.

Юля снова дёргается и на этот раз, рванув с места, пытается выбежать из комнаты. И ей даже удаётся распахнуть дверь, но тут её ждёт почти двухметровый барьер.

– Куда это вы, Юлия Евгеньевна? – невозмутимый Валера ловит жену и вталкивает обратно в комнату, оставляет нас наедине, захлопнув за собой дверь.

– Ты не имеешь права меня здесь держать! – кричит, пытаясь этой сценой избавиться от любых вопросов. Она кричит, так умело изображая жертву, что я даже хлопаю в ладоши.

– Это твой дом и твоя комната. А я твой любимый муж, с которым ты планируешь встретить старость. Какое удержание? Побойся бога.

– Ты понимаешь, что я имею в виду! Твои люди испугали меня, варвары! Силой сюда притащили, они…

– Нахрен села и слушаешь! Давай, а то Валера вновь войдёт, а я выйду.

– Ты мне угрожаешь? – забыв о слезах, удивлённо на меня таращится. – Ты чего, Дима? Берега-то не путай, упырь.

– Вот ты столько лет пыталась вылепить из себя даму высшего света, но наружу так и рвётся дочь грузчика из овощного.

Юля бледнеет. Этот факт из её биографии однажды ловким движением руки, с зажатыми в ней банкнотами, был вычеркнут навсегда. Жена стыдится своего происхождения, своего отца, который слишком много пил и ругался матом, и я никогда ей об этом не напоминал. Потому что вначале любил, потом уважал, а после… после не видел удовольствия в намёках, но теперь плотину прорывает.

Юля дрожит так сильно, а в глазах зажигается огонёк ненависти. Давай, дорогая, обнажи своё нутро, и тогда разговор станет продуктивнее.