— Ты любишь осень? — спросил я Кейт.

— Нет. Осень — это мрак и смерть. Я люблю весну.

— А мне нравится осень. Стало быть, я нуждаюсь в срочной помощи?

— Да, и сам это знаешь.

— Точно. Слушай, я однажды в школе такой стишок выучил… Хочешь, прочту?

— Конечно. Давай.

— О'кей… — Я прочистил глотку и продекламировал:

Осень настала, мрак и лишенья.

Ждет нас дорога, тропка в забвенье.

Ты приготовил свой смертный корабль?

Не приготовил? Не хочешь? А жаль.

— Бред душевнобольного, — отрезала Кейт.

— А мне нравится.

— Когда вернемся, обратись к психиатру.

Мы немного помолчали, и Кейт включила радио, настроенное на волну станции, передававшей музыку в стиле кантри. И какая-то скотница гнусаво завопила: «Как мне скучать по тебе, если ты не уехал?»

— Может, выключишь? — попросил я. — Я тут думать пытаюсь.

Она не ответила.

— Кейт! Милая! Ты здесь?

— Джон… это радиосвязь…

— Что-что?

— Ну, есть УВЧ — ультравысокие частоты, есть УНЧ — ультранизкие частоты и так далее. А есть такие — сверхнизкие? СНЧ?

— Срань господня! — завопил я. — Они самые! Вот что я пытался вспомнить! Радиоантенны в «Кастер-Хилл»…

— Как ты думаешь, может это означать, что Мэдокс связывается с кем-то на сверхнизких частотах?

— Ага… Думаю, Харри хотел передать, чтобы мы настроились на этот диапазон, на СНЧ.

— Но почему именно СНЧ? Кто вообще пользуется этим частотным диапазоном? Военные? Летчики?

— Не знаю. Но кто бы им ни пользовался, эти передачи можно отследить.

— А я уверена, что если Мэдокс что-то передает или принимает, то не открытым текстом, — заметила она. — У него наверняка есть скремблер или шифратор.

— Точно. Но АНБ наверняка расколет любой шифр.

— С кем же он связывается, и зачем ему это?

— Не знаю. А пока нам нужно побольше разузнать про СНЧ-диапазон. Слушай, может именно поэтому тут все такие странные. Излучение на СНЧ! У меня в башке звучат какие-то голоса… Кто-то все время велит мне убить Тома Уолша.

— Не смешно.

Мы мчались сквозь темноту.

— Бэйн Мэдокс, нечто ядерное, сверхнизкие частоты. Думаю, все, что нам необходимо узнать, содержится в этих трех словах, — сказал я.

— Надеюсь, что так. Да и нет у нас ничего, кроме этого.

— А почему бы нам не поехать в клуб «Кастер-Хилл» и не выжать из Мэдокса всю информацию под пыткой? — предложил я.

— Не уверена, что директор ФБР это одобрит.

— Я серьезно! А вдруг этот говнюк планирует произвести где-то ядерный взрыв? Разве это не послужит мне оправданием, даже если я забью его до полусмерти, принуждая развязать язык?

— Именно это «а что, если» меня больше всего и беспокоит. Но даже при стопроцентной уверенности… мы так не работаем. Мы никогда никого не бьем.

— Скоро начнем. В следующий раз, когда на нас совершат новое нападение, мы начнем избивать подозреваемых до полусмерти.

— О Господи, надеюсь, что нет. — Она немного помолчала. — Нам нужно доложить обо всем, что мы услышали, узнали и о чем догадались. Пусть дальше этим занимается Бюро. Нам не следует тащить весь этот груз на себе.

— О'кей… Но нам требуется время, чтобы все это довести до кондиции.

— Да, верно… Подождем сутки, до завтрашнего вечера, а потом вывалим Тому Уолшу все, что собрали. Договорились?

Я больше не доверял Уолшу и решил, что, вероятно, нарушу правила и обращусь напрямую к своему шефу, представителю полиции штата Нью-Йорк в оперативной группе, капитану Парези.

— Джон?

— У нас есть целая неделя, — напомнил я.

— Джон, мы не знаем, есть ли эта неделя у нашей планеты.

Интересное замечание.

— Ладно, посмотрим, что обнаружится завтра, — сказал я.

До «Дела» было меньше двадцати миль, но местечко это оказалось столь укромным и изолированным, что, несмотря на подробные объяснения Шеффера и карту, выданную Макс, Кейт пришлось созваниваться с этим заведением, чтобы нас вывели на необозначенную подъездную дорогу.

Я включил дальний свет и медленно поехал по узкой колее, скрытой кронами деревьев, — она выглядела как слегка подремонтированная тропа индейцев.

— Как тут красиво! — вздохнула Кейт.

А я видел лишь тоннель под деревьями, освещаемый фарами, но чтобы оставить последнее слово за собой — это ведь я забронировал там номер, — сказал:

— Я вот-вот сольюсь с природой.

Это было нетрудно — она находилась всего в четырех футах от нас по обе стороны дороги.

Мы добрались до ворот в деревенском стиле с аркой, сплетенной из веток, свитых в надпись: «ДЕЛО».

Ворота были закрыты, но на столбе висела коробка интеркома. Я опустил боковое стекло и нажал кнопку. Из динамика раздался искаженный голос, словно черта из преисподней: «Что вам угодно?»

— Мне угодно чизбургер с двойным беконом, много жареной картошечки и диетическую коку.

— Простите, сэр?

— Мистер и миссис Кори. Номер забронирован.

— Да, сэр. Добро пожаловать в «Дело»!

Заработал электрический привод, ворота начали открываться, и голос из интеркома зазвучал вновь:

— Пожалуйста, проезжайте до первого дома с левой стороны.

Я миновал ворота, и Кейт заметила:

— Здесь встречают дружелюбнее, чем в клубе «Кастер-Хилл».

— Да и должны бы — за двенадцать-то сотен в сутки.

— Это была не моя идея.

— Точно.

Впереди возникло огромное деревянное строение, и я съехал на обочину. Мы вылезли из машины и пошли к нему по дорожке. Дверь тут же отворилась, на пороге показался молодой человек и помахал нам рукой:

— С приездом! Хорошо доехали?

— Да, спасибо, — ответила Кейт.

Мы поднялись по ступеням деревенского дома, и небрежно одетый юноша сообщил:

— Меня зовут Джим.

Мы пожали друг другу руки, задав таким образом определенный тон нашему здесь пребыванию, который, я полагаю, можно было назвать дружеским и домашним.

— Заходите, — пригласил Джим.

Мы вошли в здание, оказавшееся офисом этого курортного местечка, а также магазинчиком, торгующим разными адирондакскими сувенирами и дорогущими на вид одежками, которые тут же привлекли внимание Кейт.