примчался посланный со съезда И. И. Скворцов-Степанов, он натолкнулся на хорошо организованное сопротивление.

«Срочно передать президиуму XIV съезда, копия Сталину, — телеграфировал он в Москву, — делегации приходят одна за другой … кабинет Скворцова заполнен делегациями, в самой недопустимой форме, с угрозами, требующими помещения резолюций (ленинградских организаций. — Н.Р.). „Если и завтра газета будет с московским уклоном, — заявляет делегат Третьей табачной фабрики, — мы все придем и вас завтра здесь не будет; мы сами будем выпускать газету“. „Мы приведем больше тысячи рабочих и вышвырнем вас отсюда“, — угрожает делегат от „Красного треугольника“. Аппарат редакции не только саботирует работу, но и разжигает настроение делегаций, призывая к более решительным действиям … можно ожидать завтра демонстраций. Скворцов-Степанов»[384].

После съезда в Ленинграде развернулась борьба со вновь назначенной и прибывшей сразу туда непосредственно после XIV съезда группой во главе с С. М. Кировым. Кирову не удалось сразу сломить сопротивление. Особенно в ленинградском комсомоле его ставленники потерпели жестокое поражение: 14 января 1926 года Ленинградский губком комсомола большинством 16 голосов против 8 признал решения XIV съезда неправильными. Один из лидеров ленинградского комсомола и член ЦК комсомола Тарханов, выступая на этом собрании, заявил: «Нельзя думать, что руководящая роль пролетарского ядра может быть обеспечена фактом наличия партийного руководства»[385].

Тарханов, таким образом, противопоставлял партийному руководству комсомола «пролетарскую» молодежь, обеспечивающую правильную линию комсомола.

Несмотря на то, что Центральный Комитет комсомола вскоре распустил в административном порядке Ленинградский губком, самостоятельная работа комсомола зиновьевской фракции продолжалась. Была создана программа кружков, которые, судя по свидетельству секретаря партийной организации Балтийского завода Богачева, достаточно активно работали. В своей речи на XV съезде Богачев приводит некоторые материалы о работе этих кружков[386]. Так, например, говоря о невозможности окончательного построения социализма в одной стране, эта программа, делая многочисленные ссылки на Маркса и Ленина, писала: «Сталины, бухарины, шацкины, чаплины оплевывают это программное положение, отрекаются от этого основного положения Маркса и Ленина и заменяют его сталинской националистической отсебятиной на счет „социализма в одной стране“…» Характеризуя положение в партии, та же программа говорила: «Зажим, угодничество и подхалимство — вот три принципа, на которых зиждется все здание казенного благополучия»[387].

Киров, отличившийся, как мы упоминали, во время гражданской войны расстрелами рабочих в Астрахани, был потом долгие годы секретарем в Баку. Он был лично смелый человек, умевший себя держать открыто и доступно, не подчеркивая своей власти, чем он выгодно отличался от всегда несколько напыщенного Зиновьева.

Впоследствии он пытался привлечь к себе низовую часть партаппарата, приглашая многих к себе на квартиру, часто посещая заводы и учреждения. Но сразу после XIV съезда Киров, спешно подготавливая XXIII Чрезвычайную ленинградскую губернскую партийную конференцию, данной ему властью нового Политбюро круто снимал с работы представителей Зиновьевского аппарата, не стеснялся замалчивать или считать недействительными принятые большинством резолюции местных организаций, направленные против большинства в ЦК.

В феврале 1926 года, когда эта конференция была созвана, чистка зиновьевского аппарата наверху была закончена и Киров был избран назначенными им новыми секретарями местных организаций первым секретарем Ленинградского губкома. (Секретарем вышестоящего Севзапбюро ЦК он уже был по назначению.)

Характер деятельности Кирова и его приспешников отчасти помогал оппозиции в Ленинграде сравнительно долго удерживать свои позиции. Еще через год, 14 января 1927 года, Киров, приехавший из Москвы Калинин и ряд других членов большинства полностью провалились на общем собрании завода «Треугольник». Большинство отвергло предложенную резолюцию с осуждением оппозиции и было еще больше возмущено, когда на следующий день, как сообщает Минин[388], «Ленинградская правда» напечатала эту резолюцию, «отвергнутую большинством и не проверенную голосованием», объявив, что она принята «подавляющим большинством».

Рабочие, и отчасти население Ленинграда, хорошо знавшие Зиновьева, отнюдь не склонны были его поддерживать, но в ряде мест рабочие пользовались внутрипартийной борьбой для того, чтобы продемонстрировать свое отношение к советской власти. Так, например, на Путиловском заводе, где оппозиция имела большинство лишь в одной из ячеек, часто срывались партийные лозунги и плакаты; по свидетельству секретаря партийного комитета Путиловского завода Газа: «Мы имеем случаи на заводе, когда лозунги с заветами Ленина срываются не кем-нибудь, а членами партии. Если наверху говорят о термидоре, то внизу уже кричат „долой ЦК!“»[389].

Естественно, что при таких настроениях среди рядовых членов партии и среди рабочих вообще первый помощник Зиновьева — Евдокимов, пытавшийся два дня подряд выступать у ворот, не имел никакого успеха. Для рабочих речи Евдокимова, который еще год назад ожесточенно защищал ЦК, ничем принципиально не отличались от тех лозунгов и плакатов «с ленинскими заветами», которые они срывали.

Оппозиция психологически не могла понять своего положения, не могла понять того, что ленинградские рабочие видели в ней одну из клик, представляющих все ту же партийную диктатуру над народом. Требуя свободы слова вовсе не для народа, а лишь для себя, оппозиция в одной из листовок 1927 года писала:

«Мы просим заглянуть в 4-й дискуссионный листок, где якобы разрешено печатать свои статьи членам оппозиции. Этот номер целиком заполнен статьями членов ЦК и ни одной статьи оппозиционеров. Такова эта свобода слова. Долой Центральный комитет, долой Сталина!»[390].

Оппозиция в своих листовках не поставила перед народом ни одного решающего вопроса, не выставила ни одного требования, которое могло бы облегчить, хотя бы экономически, положение в городе и деревне. Наоборот, в своих листовках она призывала бороться против нэпмана, против кулака, при недвусмысленном отношении к середняку в деревне как к завтрашнему противнику, которого нужно «нейтрализовать». Эта позиция по вопросу крестьянства не могла в 1926–1927 годах вызвать никакого сочувствия, после того как кончились голод и нужда до-нэповского периода. Оппозиция посвящала свои листовки методам борьбы сталинской фракции против нее, протестам против исключения из партии, против невыдачи билетов на трибуну лидерам оппозиции 7 ноября и т. д.

Так, например, листовка «К демонстрации 7 ноября» за подписью Зиновьева, Радека, Евдокимова, Бакаева, Петерсона, Соловьева призывала «ударить по рукам безобразничающих сталинцев, по рукам тех, кто борется против оппозиции»[391].

Как рассказывает секретарь Выборгского райкома Ленинградской организации Головешко, в Выборгском районе за подписью «группа ленинской оппозиции» появилась листовка, призывавшая: «Вожди, т.т. Зиновьев и Троцкий исключены из партии. Это факт величайшей подлости, величайшей политической несознательности наших врагов … Мы призываем всех сознательных партийцев к протесту против этого, мы требуем обратного принятия этих товарищей в нашу партию»[392].

Перед ноябрьскими праздниками 1927 года в Выборгском районе появилось еще несколько листовок, касающихся вопроса борьбы на самой верхушке политической бюрократии. «Товарищи, — писала одна из листовок, теперь уже