Не то чтобы мне хотелось это делать… Если уж совсем откровенно, не хотелось совсем. Несмотря на свою работу, я не фанат подобных заведений. Там запахи, там холод и металл повсюду, там люди с серыми лицами и разрезанными грудными клетками, там гулкое эхо шагов, тишина, безжизненный свет ламп и иногда слезы. Все это не очень приятно, еще более неприятно, если там тот, кто тебе знаком. Уже не человек, просто тело, раздетое, вымытое тело, источник проб, анализов, информации… Такие места всегда странно обезличивают, стирают малейшие признаки еще не так давно теплящейся жизни.

Я сделала первый шаг, поставила ногу на щербатую, в трещинах, ступеньку, вдохнула поглубже.

Но если мое присутствие здесь хоть на сотую долю секунды может ускорить поимку маньяка, значит, придется это сделать.

Дверь открылась бесшумно, на проходной уже ждал унылый лаборант в таком же унылом сером застиранном халате, стены были выкрашены в любимый в Советском Союзе синий цвет…

— Я ставил на зеленый, — прокомментировал Волков мое выражение лица.

— Рад, что проиграл? — тихо спросила, продолжая следовать за лаборантом куда-то вглубь здания.

— Нет, — дернул головой Ярослав, тоже поморщившись.

Холодом потянуло уже метров через двадцать. Даже на кладбище в полночь в середине февраля теплее. Стоило передернуть плечами, как Змеев тут же накинул на плечи свой пиджак, я благодарно закуталась в ткань. А мужчина рядом неуловимо изменился: его зрачки сузились, вопреки всем законам, рука на моей талии напряглась, вдохи и выдохи стали реже, губы сжались в тонкую полоску. Он весь подобрался, сосредоточился, приготовился, внимательно наблюдая за мной.

— Истерики не будет, — прошептала я.

— Хорошо, — Волков немного расслабился.

Я действительно не собиралась устраивать истерику, даже плакать не собиралась, по крайней мере, сейчас. День предстоял долгий и сложный, и слезы мне едва ли помогут его пережить. Сейчас надо собраться. Я научилась прятать и контролировать эмоции так давно, что теперь это не составляло большого труда, даже несмотря на то, что жизнь в отеле меня заметно разбаловала.

На чудо я тоже не надеялась. Чудес не бывает… Не таких.

Наш молчаливый сопровождающий свернул в конце обшарпанного коридора и остановился у единственной двери. Обычная деревянная дверь, ободранная, как и все здесь, высокая, но с кодовым замком и звонком. Этот кодовый замок вызвал почти нездоровое веселье. Издевательскую улыбку сдержать удалось с огромным трудом.

Лаборант набрал какие-то цифры, послышался легкий щелчок.

Ее тело я увидела практически сразу же. Оно лежало на единственном столе, неаккуратно прикрытое белой тканью. Слева у окна стоял огромный жестяной таз, чуть сбоку — стол поменьше с инструментами, справа — медицинская лампа, а в дальнем конце — еще один стол, только заваленный бумагами, и деревянный колченогий стул. Было холодно. Воняло хлоркой и еще какими-то химикатами.

— Готова? — тихо спросил Ярослав.

Я молча кивнула, только сейчас заметив мужчину у того самого деревянного стула, очевидно патологоанатома, поднимавшегося нам навстречу.

— Здравствуйте, — пророкотал он в тишине, и зычный бас, отразившись от пустых белых потрескавшихся стен, угас где-то под потолком.

— Добрый день, Ярослав, — повернулся незнакомец к Змееву, протягивая руку.

— Добрый день, Федор Алексеевич, — пожал ладонь Волков. — Это Мара Шелестова, мы на опознание.

— Еще раз приветствую, — сухо поздоровался немного упитанный патологоанатом.

— Здравствуйте, — ответила, желая быстрее со всем покончить, а потому делая нетерпеливый шаг по направлению к столу.

Дядька мои движения расценил правильно, махнул рукой лаборанту и поспешил к столу.

— Только лицо и левую руку, — предупредил Федора Алексеевича Змеев. Мужик кивнул, взявшись за края простыни.

— Готовы? — обратился ко мне дядька.

— Да, — кивнула, сжав руки в кулаки. Здесь, у стола, хлоркой воняло почему-то особенно сильно.

Судмедэксперт убрал ткань, открывая лицо, я с шумом выпустила воздух, чувствуя, как ногти впиваются в ладони, ощущая тяжесть крыльев за спиной как никогда, желая не видеть и не в силах отвести взгляд. Меня словно заклинило на несколько секунд, словно что-то замкнуло в голове. Я всматривалась в лицо женщины. Такое знакомое и такое другое… И гул стоял в голове, низкий, пробирающий до костей гул, размеренный и от этого еще более невыносимый.

Это была Ольга, и… И тот, кто убил ее, действительно монстр.

На запястье с татуировкой я посмотрела лишь потому, что так было нужно.

— Она. Я уверена, — слова пришлось почти выталкивать, громко клацнули зубы, когда я договорила, запах хлорки стал практически невыносимым, в голове продолжало гудеть.

Ярослав кивнул Федору Алексеевичу и развернул меня к выходу.

А через несколько минут я стояла на улице, закрыв глаза, и дышала. Глубоко, с наслаждением. Крылья больше не давили, пропало и гудение.

Хорошо…

— Хочешь, отвезу тебя домой? — спросил Ярослав, гладя широкой горячей ладонью мою спину. — И мы на этом сегодня закончим. Если хочешь, вообще закончим.

— Нет. Не стоит, — медленно, как в трансе, покачала головой. — Все хорошо. Мне просто надо еще немного подышать. Все-таки призраки — это одно, а трупы — совсем другое.

Волков до конца мне все равно не поверил, оставался таким же напряженным и собранным. Но хоть зрачки перестали напоминать змеиные.

Мы не разговаривали в дороге, Змеев не пытался нести чушь о сочувствии и сожалении, за что ему отдельное спасибо, а я не пыталась гнать от себя образы и картинки. Это бессмысленно, это опасно. Лучше пусть они затопят мое сознание сейчас, чем прорвутся потом. Надо дать себе время на «пережить».

Я настолько погрузилась в себя, что не заметила, как мы доехали до отделения. Опомнилась только тогда, когда Ярослав отстегивал мой ремень, стоя пригнувшись у моей открытой двери.

— Мара?

— Просто задумалась, — пожала плечами, принимая протянутую руку.

В отделении сегодня было на удивление тихо. Никто не хлопал дверями, не сновал по коридорам, болтливый Лешка, очевидно, отсыпался дома, на его месте сидел серьезный Виталик. Я предполагала, что Волков отведет меня в допросную, но, вопреки ожиданиям, мы пришли в кабинет ребят. Внутри оказался только заспанный и помятый Славка. По темным полоскам внутри его чашки можно было с легкостью определить количество кофе, выпитого парнем сегодня.

— Ты как? — участливо спросил знакомый.

— Хуже чем хорошо, но лучше чем плохо, — попыталась улыбнуться, но губы словно свело.

— Понимаю, — потер лоб мент, поднимаясь и топая к чайнику. Мой спутник прошел к одному из столов, открыл ключом верхний ящик. — Кофе или чай?