Вряд ли.

Он кандрийский граф, один из самых знатных людей в своей стране, не хотел становиться кем-то еще. Не хотел быть беглецом, под ногами которого горит земля. Хотел благополучия, стабильности и признания прав для дочери. Но король ни за что не откажется от дурацкого замысла выдать Аллиель за шута, и это нестрашно, если…

…если шут будет не случайным выбором короля, а сознательным — Графа. Если шут будет вовсе не шутом? Это у Эдина в голове как-то не укладывалось. Он — чей-то законный сын?

Его неприютное детство — после смерти мамы, общая со скулящим медвежонком подстилка, точнее, тощий тюфяк. Вудуду был маленький, смешной и тоже, кажется, страдал без мамы. А Бик вовсе не заставлял Эдина спать с Вудуду, тот сам положил его себе под бок. Бику было глубоко наплевать, где и как Эдин спит, да и никого это особо не заботило.

Нет, не верилось Эдину, что у его происхождения может быть какое-то двойное дно. Все для него изменилось после встречи с Графом, только после нее…

Тогда — что?

«…Кузен, ты что, прочишь этого молодца в министры королю Эрдаду?» — спросил тогда маркграф Сарталь.

«Пока рано загадывать…» — ответил Граф.

В министры — Эрдаду?!

Нет, нет. Вот уж чего не хотелось бы! Даже если представить такую невероятность, что Эдин может из шутов стать министром.

И стоит ли верить этой уклончивости Графа?

«Рано загадывать…»…

«поженитесь, если полюбите…»

Если, если, не обязательно…

Но разве, поставив на него так много, Граф готов был бы мириться со всякими «если?». Скорее уж, он допускает неудачу в самом крайнем случае…

Воля Графа — это море, а он, Эдин — маленькая лодка, как-то так?

И ему, может быть, захотелось бы уйти, все равно куда, потому что быть маленькой лодкой Эдину Вентсиверу никак не по душе, но… Аллиель!

Он ведь влюблен в нее с их первой встречи, и при чем здесь Граф? Разве подобное в его власти?

Аллиель, только Аллиель. Все ради нее. Получить Аллиель — и будь что будет.

Но будет вот что: пусть король Эрдад, даже если он станет Великим Хромым, поищет себе другого министра. Вот не нравится он Эдину, и все тут…

Даже если сейчас об этом и думать смешно.

— Эй, вы, всем выйти и построиться! — раздался грозный крик где-то за дверями.

Эдин не сдержал усмешки. Да этот барон лучше любого шута. Если над ним не смеяться, то его надо … спустить с лестницы, например. Циркачи предпочли бы смеяться. Это же надо: «Выйти и построиться!»

Наверное, он дома только тем и занят, что муштрует свой маленький гарнизон — ведь каждый барон-владетель замка должен иметь гарнизон, и половину его привести при надобности под знамена короля. А его престарелая матушка, должно быть, занимается хозяйством замка и огородом. Он не богат, говорил Якоб. Посмотреть бы на вояк Лажана, наверняка это тоже зрелище почище циркового.

Теперь Лажана стоит пожалеть, он понятия не имеет, что делать с попавшими ему в подчинение циркачами, кроме как их построить. А потом заставить маршировать под барабан? Да уж, смешно. Ему дали должность, и он считает, что должен — действовать, показывать рвение. Хотя самое разумное сидеть где-нибудь в уголке и не высовываться, меньше попадаться кому-нибудь на глаза. И Аллиель, глядишь, досталось бы меньше насмешек. В том, что с таким женихом насмешек ей перепадает немало, сомневаться не приходилось. Впрочем, если Аллиель возненавидит жениха, это неплохо. Легче будет убедить ее сбежать.

— Всем выйти и построиться, я сказал!! — надрывался барон.

— Да уймите же этого убогого, чего орет, — простонал Кука-Гарт, держась за голову. — И пить дайте! Дик!

Дивное вино из Грета повредило его здоровье.

Дик метнулся, принес ковш с питьем. Шут выпил, вытер губы, перевел дух, и, прижав руку ко рту, пронзительно кукарекнул.

В комнате появился еще один шут, довольно молодой, худощавый, с длинным носом и очень подвижным лицом. Он с интересом посмотрел на Эдина.

— Привет, я Слен, — они пожали друг другу руки.

— Пойдемте уже построимся, — предложил Слен. — Так от него легче всего избавиться. Покричит, а потом отстанет на весь день. Ты фокусник, я слышал? — спросил он у Эдина.

Тот кивнул.

— Так и покажи что-нибудь, когда будешь сегодня приветствовать принцессу. Тебе же надо будет сработать, чтобы ее развлечь? Ты ведь шутовствовать особо не умеешь, правильно?

Эдин опять кивнул, подумав — неужели это заметно даже с первого взгляда?

— Всем немедленно выйти! — надрывался их бравый командир.

— Решим, что ему делать, — буркнул Гарт. — Где мои штаны? Дик! Да выходите уже, и так башка трещит. Дик, найди мои штаны! И рубаху! А колпак где? Все попрятали, демоны зеленые? Дик!

— Вот как всегда, — хмыкнул Слен. — Он ночью то принимается раздеваться, то одевается, потом не помнит, куда что кинул. Один раз грим себе стал накладывать, наутро меня обвинял в своей перемазанной роже. А вообще он золотой человек. Пошли, Эдин, Дик справится.

Барон ходил взад-вперед по коридору и чуть ни подпрыгивал от негодования.

— Мы к услугам вашей милости! — Слен низко и несколько издевательски поклонился.

Не положено называть барона «его милостью», однако по этому поводу Лажан возражать не стал. Зато заорал:

— Почему заставляете ждать?! Как вас, бестолочей, приучить к дисциплине? Отправлю мыть сортир!

Слен картинно вздохнул и развел руками.

— Да, ваша милость.

Эдин постарался не улыбнуться.

— Я тут за вас отдуваюсь, за бестолочей! А вы… Сволочи неблагодарные!

Последнее заявление Эдина заинтересовало.

— Прошу прощения, господин барон, а за какое благодеяние мы должны вас благодарить? — вкрадчиво спросил он.

Барон, кажется, малость смутился, оглянулся по сторонам и заявил уже не так громко и уверенно:

— Я женюсь на дочери государственного преступника!

На пару секунд Эдин решил, что ослышался. А Слен поинтересовался, невинно хлопая глазами:

— А, это которая сейчас любимая фрейлина ее величества?

И Эдин не удержался:

— А не надо бы, господин барон, за меня отдуваться. Я и сам бы женился. Может, договоримся? Я женюсь, а приданое себе оставите?

Слен тут же чувствительно толкнул Эдина локтем.

Барон побагровел.

— Как ты смеешь! Я доложу королеве, что ты невежа! — он несомненно был в гневе, но уже не вопил так громко.

Тут как раз выбежал Дик и стал, вытянувшись, рядом с Эдином. Это вызвало у Лажана очередной взрыв раздражения.