Надя опаздывала. В «Акростихе» вот-вот должен был начаться поэтический вечер, о котором она договаривалась. Катерина, хозяйка галереи, прислала ей несколько сообщений, что почти все уже собрались.

Утром Наде хотелось спрятаться дома и никуда не ходить. Лялин уехал в Петербург на Гумилевскую конференцию.

– Ты что, специально? – обиделась она. – Мы же вместе придумывали этот вечер!

– Ну я не мог отказаться! Меня Весин просил, чтобы я был.

– И почему ты говоришь об этом только сейчас?

– Не хотел тебя расстраивать.

– Отлично. Весину привет, – и Надя положила трубку.

Ей вдруг показалось, что он нарочно все это придумал, чтобы ее обидеть. И даже когда они познакомились с художниками, Лялин сказал про свою передачу, чтобы они согласились. И теперь сообщил, что уезжает накануне вечера, чтобы… Чтобы что?..

Наде не в первый раз представлялось, будто происходящее с ней не случайно, кто-то или что-то намеренно делает так, чтобы, например, именно к ней подошел прохожий с каким-нибудь странным вопросом. Она понимала – это странно, и это ее пугало, но Надя успокаивала себя: пока она понимает, что такие мысли не совсем ненормальны – все в порядке. Сильнее этих странных ощущений она боялась лишь голосов в голове. Иногда Наде снилось, как они говорят с ней, и тогда она в ужасе просыпалась. Об этом Надя не рассказывала никому, кроме Лялина.

Она остановилась перед серой дверью и глубоко вздохнула. Меньше всего на свете ей хотелось сейчас вести поэтический вечер. Но ничего не поделаешь – люди же не виноваты в ее настроении. К тому же Надя так хотела, чтобы он состоялся. И может быть, командировку на самом деле нельзя было пропустить…

Надя открыла дверь и вошла. К ней тут же, улыбаясь, подошла Катерина.

– Наконец-то вы пришли! Проходите! А мне уже ваши товарищи рассказали, что у поэтов никогда вовремя вечера не начинаются.

– Да, мы привыкли к такому… но минут через пять буду готова.

Когда Надя вышла в центр зала и произнесла первые слова, объятия тоски и боли, разомкнувшись, упали на пол, словно высохшая оболочка, ставшая ненужной. Ее авторы по очереди читали стихи, и зал встречал каждого по-своему. Надя заметила, что художники – чуткие зрители, отмечающие аплодисментами сильные стихотворения, безошибочно отделяя их от прочих. Когда позже она поделилась своим наблюдением с Катериной, та поинтересовалась, а как можно отличить сильное от слабого. Вообще после официальной части вечера они услышали много непривычных вопросов. Например, рыжеволосая девушка в сером платье спросила у Нади, профессиональный ли она поэт.

– Она да, очень профессиональный, – ответил за нее Антон, услышавший вопрос. – Купите у нее книгу. Или у меня – мою.

Он, словно контрабандист, показывающий запрещенный товар, достал из внутреннего кармана кожаной куртки свой последний сборник.

– Сегодня скидка. Двести рублей.

– А давайте, – решила девушка и открыла сумочку.

– Сейчас она вернется, мы ей еще твою продадим! – зашептал Наде Ларичев. – Где она?

– Да вон на столике лежит, со всеми.

– И что-то не особо покупают. Стесняются, наверное.

– Ну мы тоже картины как бы не особо покупаем.

– А зачем? Нам и так подарили.

Пока поэты выступали, Катерина успела нарисовать каждому по портрету. Несмотря на скорость создания карандашных рисунков, в каждом угадывалось настроение владельца. Они рассматривали и показывали друг другу листы, с которых на них смотрели: улыбающаяся, но немного печальная Надя, таинственный Антон, беззаботный Руслан, невозмутимая Анна, задумчивый Поль, серьезный Паша, веселая Лида.

– Ты хотя бы Катерине подари свою книгу, – подсказала Надя Антону.

– А где она? А, вон, вижу ее прекрасное платье.

– Ты тоже заметил?

Надя с удивлением обнаружила, что кроме хозяйки галереи и выступающих, остальные представительницы прекрасного пола были одеты в какие-то темные штаны и кофты, как будто сегодня утром достали из коробки одежду для дачи или прогулки с собакой и так пришли на открытие выставки. Конечно, это удобно, но Наде показалось странным, что художницы равнодушны к своей внешности. Возможно, они встречаются с прекрасным лишь во время работы? Все же поэтессы, да и поэты чаще внимательны к внешнему виду, чем наоборот. А студенты Лита – их Надя безошибочно выхватывала из толпы, когда шла по Большой Бронной. Все эти странные пальто, шляпы, цветные колготки, немыслимые сочетания цветов и фактур, неуловимый стиль, который она узнавала издалека. Здесь же лишь Катерина выглядела особенно – в изумрудном платье с красными птицами, на шее желтый шарф, алые туфли и колготки цвета фуксии. Даже Буданин сегодня пришел в бордовом свитере, из-под которого выглядывал фиолетовый воротник рубашки. Федор Сергеевич оказался благодарным слушателем – после выступления поэтесс он подарил каждой по веточке хризантемы.

Внимания и комплиментов от художников в тот вечер было немало, что неудивительно. Особенно досталось Надиному темно-синему бархатному платью в крупный серебряный горох. На руке у нее сидел массивный браслет в виде черного скорпиона с красными глазками – она купила его давно, когда они с Лялиным еще даже не целовались, но Надя уже знала, что по знаку зодиака он Скорпион. И сегодня утром она несколько раз надевала его, а потом снимала – сердясь за его отъезд, но в конце концов оставила браслет на руке. Лида пришла в коротком серебряном платье, переливающемся на свету, как голограмма, Аня была в обтягивающем черном наряде с рукавами «летучая мышь», Марина в длинной клетчатой юбке, красной блузке и жилетке с искусственным мехом. У Антона из-под кожаной куртки виднелась футболка с изображением горящего пламени. Надо сказать, этот огонь, словно мотыльков, заинтересовал нескольких молодых художниц, и они подходили к Антону с вопросами, а настоящее ли пламя и можно ли потрогать. Юля смотрела на это равнодушно, но пристально. Даже Поль и Паша, не сговариваясь, пришли в белых свитерах, и Наде показалось, что сегодня они выглядят моложе. Только Руслан в своей серой толстовке сразу же слился с компанией художников. Он почти тут же нашел новых знакомых с которыми обсуждал судьбу Берты Моризо.

– Ты как? – спросила у Марины Надя.

– На меня тут наскочил какой-то старый хрен, похожий на полинявшую копию Пьера Ришара! «Я художник!» – произнес он с придыханием и подбоченился, – начала рассказывать подруга.

– От такого начала добра не жди!

– Вот-вот! Потом долго и нудно говорил на тему фотографии, хотел меня фотографировать. Ага, как же. Голой, бесплатно и в какой-то дыре замкадной. Прогнала. Потом нарисовался другой. Он приносил мне шампанское и мандарины. И этот был самым нормальным, кстати. А вот сейчас ты меня спасла от вон того типа, который не решается подойти, видишь, у