Чарли зашел в комнату без наручников. Эми ему сочувственно улыбнулась. Улыбка не была фальшивой. Она больше не нервничала. Чарли сел рядом с ней на диван. Он по-прежнему казался маленьким, жалким, словно хрустальная фигурка в бежевой пижаме и синих парусиновых туфлях. Казался напуганным маленьким мальчиком. Тюремная рубашка с короткими рукавами обнажала его руки. Эми впервые их видела. Они были синевато-бледными и худыми. Ее взгляд пробежал по шраму на бицепсе.

Он говорил, что сделал это сам. Неудачная попытка суицида. Чарли рассказывал ей, как на военных курсах им говорили: «Если собрались убить себя, девочки, то делайте это правильно!» – и показывали как. Стандартный метод – разрезать запястье поперек, словно перерезать горло, – приводил только к боли. Но если разрезать руку вдоль по всей длине, то сразу истечешь кровью. Говорили: «Первое – напоказ, а второе – для дела». Это была обычная болтовня крутых парней, которую выкрикивают сержанты в тренировочных лагерях, но Чарли запомнил и однажды днем отложил свою швабру, дошел до ванной и провел линию по руке бритвенным лезвием. Сержанты были правы. Когда он увидел густую кровь и, о боже, собственные мышцы с белым сухожилием, он закричал.

«Так что, похоже, я во всем облажался», – сказал Чарли. Двадцать попыток суицида, но он все еще жив. Они над этим смеялись. Но тот суицид кое-чему его научил. В состоянии кризиса, когда он чувствовал себя зажатым в угол и бессильным, Чарли инстинктивно стремился перекрыть эти чувства угрозой смерти. Однако на деле он не стремился умирать. Карьера медбрата разрешила для него этот парадокс. Доступ к уязвимым пациентам позволил провозглашать смерть без того, чтобы умирать. Он научился убивать себя опосредованно.

Чарли нельзя было указывать, что делать. Его нельзя было заставить, превратить в ребенка с руками по швам, неспособного ответить тому, кто стоит выше. Детективы не могли его принудить к чему-то подобному. Но кое-что он в состоянии был сделать. Эми не требовала правды, но Чарли мог ей ее поведать.

Эми взглянула ему в глаза и поняла, чего он хочет. Чарли не нужно было быть святым, понятно, что он им не являлся. Он мог отличить хорошее от плохого и понимал, что его поступок был плохим, в том числе с точки зрения закона. Нет, он не был святым. Но он хотел быть героем. Для нее он мог им стать.

Едва начав говорить, он понял, как это легко. Это было не столько признание, сколько история его жизни, которую ему самому хотелось услышать. Он сидел на стуле в комнате для допросов, поджав ноги и с кардиганом Эми на плечах. Он говорил. Детективы хотели, чтобы он рассказал про преподобного Гэлла. Он рассказал. А затем продолжил рассказывать. Его путь был длинным, и он не хотел ничего упускать.

Чарли не вел записи о том, чем занимался, не записывал свои преступления и никогда никому не рассказывал свою полную историю. Но все это время он рассказывал ее себе, переживая отредактированные воспоминания. Это была словно песня, которая крутилась у него в голове. Он начал говорить в 18:15 вечером в воскресенье, прерывался только на еду, кофе и походы в туалет. Он говорил семь часов тихим спокойным голосом, терпеливо делая паузу, когда Тим переворачивал кассету, а затем продолжал с нужного места, объясняя технические детали своей профессии, последствия большого опыта работы, кратко описывая свою депрессию и суицидальность, рассказывая о смешным образом упущенных любовных шансах и нелепых ситуациях. Все это были кирпичики в единой истории о недопонятом одиночке, страдающем от беззлобной, но преступной компульсии. Пациенты могли «уйти» или «скончаться», а иногда «умереть»: он «вмешивался» или «был вынужден вмешаться» – но никогда не «убивал» и не совершал «убийство». Чарли рассказывал нежную историю, вел много раз отрепетированный и ни разу не исполненный монолог, который содержал лишь малую долю правды. Словом, это была не самая плохая история; для больных и для их семей смерть являлась милосердным актом, который мог осуществить не только Бог.

Им нужен был только один пациент, но Чарли успел рассказать про сорок, прежде чем закончилась последняя кассета. Было поздно, и детективам пора было заканчивать. В 1:31 утра в понедельник Чарли закончил рассказ, не успев поведать очень многое, и оставил детективов заниматься их бумажной работой.

Медиа быстро окрестили Чарли «ангелом смерти». Мы никогда не узнаем наверняка, сколько пациентов Чарли убил на самом деле. Источником большинства улик в деле против Чарльза Каллена пришлось стать самому Каллену. Он изначально признался только в сорока убийствах. В своих подсчетах Каллен пропускал целые годы и больницы, в которых работал, и не рисковал упоминать тех пациентов, которых он не был уверен, что убивал. К примеру, Каллен вспоминал, что в больнице Лихай-Вэлли убил четырех или пятерых; на данный момент точно опознать удалось лишь двух. И хотя Чарли сначала говорил, что ни у кого не вызывал передозировки в Медицинском центре Хантердона, позднее там обнаружили пять его жертв. Эксперты, хорошо знающие дело Каллена, утверждают, что реальное общее число его жертв насчитывает около четырехсот человек. Чарли слышал эту цифру, и, хотя она ему не нравится, он ее не отрицает. Он также никак не реагирует на тот факт, что если эта цифра точна, то он может обрести постыдный статус самого «плодовитого» серийного убийцы в истории Америки.

Проблема в подсчете точного числа жертв Каллена заключается в отсутствии улик. К тому времени как офис окружного прокурора был уведомлен, множество медицинских записей пропали или оказались незаконченными, большинство жертв превратились в прах, а следовательно, вскрытие не провести. Выделить из общей смертности по больнице убийства Каллена было очень сложно. В первых больницах, где он работал и где все записи уничтожены, этот подсчет практически невозможен.

Официальное признание Каллена содержало одно имя за первые пять лет работы в отделении ожогов в Медицинском центре святого Варнавы – имя Джона Йенго с датой: 6 ноября 1988 года. Но ранее Каллен вспоминал, что его первой жертвой в «Святом Варнаве» была юная девушка с ВИЧ в 1987 году. Пациентку так и не опознали. Других жертв из «Святого Варнавы» тоже. Единственная запись того времени, которую детективы смогли найти, – лежавшие в ящике стола в хранилище рукописные листы с описанием расследования Бэрри и Арнольда на предмет отравленных капельниц с инсулином и серии инсулиновых передозировок в отделении интенсивной терапии. Позднее Чарли признался, что отравлял в «Святом Варнаве» и конкретных пациентов, и случайные капельницы – иногда по три или четыре раза в неделю. Без медицинских карт и вскрытия это число невозможно подтвердить. К моменту написания книги Каллен был осужден только за одно убийство и одно покушение на убийство за пять лет работы в этой больнице. Еще одиннадцать лет он работал в восьми других больницах. Полезно сравнить это число со списком жертв, опознанных детективами, когда у них появился доступ ко всем медицинским картам и данным о выдаче препаратов, как в Сомерсете.

Благодаря неустанной работе Дэнни Болдуина, Тима Брона и всего округа Сомерсет детективам удалось сравнить 175 наводок с расписанием Каллена, листами о назначении, записями «Пайксиса» и операциями в «Сёрнере». Результатом стал список из двадцати шести вероятных жертв за один год работы Каллена в Сомерсете. Он сказал, что некоторые имена «звучат знакомо». Для того чтобы уточнить про остальных, ему потребуется просмотреть карты.